Болеслав Прус - Фараон

В лодке с одним гребцом сидели хранители Лабиринта и пристально всматривались в своих соперников, насколько позволяли сумерки, быстро надвигавшиеся после заката солнца.

— Кто такие те трое? — перешептывались между собой хранители Лабиринта. — Они уже третий день бродят вокруг храма, а сейчас гонятся за Ликоном… Не хотят ли они защитить его от нас?

Маленькая лодка Ликона причалила к другому берегу. Усыпленный грек выпрыгнул из нее и быстро направился к дворцовым садам. Иногда он пошатывался, останавливался и хватался за голову, но затем шел дальше, как бы увлекаемый какой-то неведомой силой. Хранители Лабиринта тоже высадились на другом берегу, но их уже успели предупредить соперники. Началось единственное в своем роде состязание. Ликон бежал по направлению к царскому дворцу с быстротой скорохода, за ним трое неизвестных, а позади трое хранителей Лабиринта.

В нескольких сотнях шагов от сада обе группы преследователей поравнялись. Была уже ночь, но светлая.

— Кто вы такие? — спросил неизвестных один из хранителей Лабиринта.

— Я начальник полиции Бубаста. Я преследую с двумя моими сотниками важного преступника.

— А мы — хранители Лабиринта, мы тоже преследуем этого человека.

Обе группы присматривались одна к другой, держа руки на рукоятках мечей или ножей.

— Что вы хотите с ним сделать? — спросил, наконец, начальник полиции.

— У нас есть приговор ему…

— А труп вы бросите?

— Вместе со всем, что на нем, — ответил старший из хранителей.

Полицейские пошептались между собой.

— Если вы говорите правду, — заявил, наконец, начальник полиции, — то мы не будем вам мешать. Напротив, предоставим его на время вам, если он попадет в наши руки.

— Клянетесь?

— Клянемся.

— Тогда мы можем пойти вместе.

Обе группы соединились, но грек уже скрылся из виду.

— Проклятый! — вскричал начальник полиции. — Он опять скрылся.

— Никуда он не уйдет! — ответил один из хранителей Лабиринта. — И, наверное, той же дорогой вернется назад.

— А что ему нужно в царском саду? — спросил начальник.

— Верховные жрецы посылают его куда-то по своим делам. Но он вернется обратно, — ответил хранитель.

Все решили ждать и действовать сообща.

— Третью ночь мучаемся, — пробормотал один из полицейских, зевая. Они закутались в бурнусы и легли на траву.

Тотчас же после отъезда Тутмоса царица молча встала и направилась к выходу. Когда же Рамсес хотел ее успокоить, она резко перебила его:

— Прощай, фараон… Молю богов, чтобы они позволили мне завтра приветствовать тебя еще как фараона.

— Ты в этом сомневаешься, мать?

— Как не сомневаться, когда человек слушается советов безумцев и предателей.

Они разошлись, негодуя друг на друга.

Вскоре к его святейшеству вернулось хорошее настроение, и он продолжал весело разговаривать с вельможами. Но уже в шесть часов его стало терзать беспокойство.

— С минуты на минуту должен прибыть гонец от Тутмоса, — сказал он своим приближенным. — Я уверен, что дело так или иначе уже разрешилось.

— Трудно сказать, — ответил главный казначей. — Они могли не найти лодок у переправы… Могли наткнуться на сопротивление в храме…

— А где молодой жрец? — спросил вдруг Хирам.

— Жрец? Посланец умершего Самонту? — повторили растерянно вельможи. — В самом деле — куда он девался?

Послали солдат обыскать сад. Они обегали все дорожки, но жреца нигде не оказалось.

Это привело членов совета в дурное настроение. Все сидели молча, погруженные в тревожные думы.

На закате в комнату вошел один из слуг фараона и шепнул ему, что госпожа Хеброн тяжело заболела и умоляет, чтобы его святейшество соблаговолил заглянуть к ней.

Придворные, зная отношения, связывавшие фараона с красавицей Хеброн, переглянулись, но когда Рамсес сказал, что идет в сад, никто его не стал удерживать. В саду благодаря густо расставленной страже было так же безопасно, как и во дворце, и никто не считал удобным хотя бы издали наблюдать за фараоном, зная, что Рамсес этого не любит.

Когда фараон исчез в коридоре, верховный писец обратился к казначею:

— Время тянется, как колесница в пустыне. Может быть, у Хеброн есть известия о Тутмосе?

— Говоря по правде, — ответил казначей, — его вылазка с несколькими десятками солдат против храма Птаха кажется мне сейчас совершенным безумием.

— А разве благоразумнее поступил фараон у Содовых озер, когда всю ночь гнался за Техенной? — вмешался Хирам. — Все решает смелость.

— Где же молодой жрец? — спросил казначей.

— Он пришел, не спросясь, и ушел, никому не сказавшись… Все ведут себя здесь, как заговорщики.

Казначей сокрушенно покачал головой.

Рамсес быстро добежал до павильона Тутмоса. Когда он вошел в дом, Хеброн со слезами бросилась ему на шею.

— Я умираю от страха! — воскликнула она.

— Ты боишься за Тутмоса?

— Какое мне дело до него! — ответила Хеброн с презрительной гримасой. — Ты один интересуешь меня, о тебе я думаю… за тебя боюсь.

— Да будет благословен твой страх; он хоть на минуту рассеял мою скуку! — сказал, смеясь, фараон. — Боги! Какой тяжелый день… Если б ты была на нашем совещании!.. Если б видела физиономии наших советников! И вдобавок ко всему досточтимейшая моя матушка вздумала почтить наше собрание своим присутствием. Я никогда не представлял себе, что высокое звание фараона может мне так надоесть!

— Не говори об этом так громко, — остановила его Хеброн. — Что ты будешь делать, если Тутмосу не удастся овладеть храмом?

— Лишу его командования, спрячу корону в сундук и надену офицерский шлем. Я уверен, что, если я сам выступлю во главе моей армии, бунт сразу будет подавлен.

— Который? — спросила Хеброн.

— Ах да! Я забыл, что у нас два бунта: народ против жрецов, жрецы против меня…

Он сжал Хеброн в объятиях и, усадив ее на диван, стал шептать ей:

— Какая ты сегодня красивая!.. Всякий раз, когда я вижу тебя, ты кажешься мне иной и все прекраснее!

— Оставь меня! Иногда я боюсь, что ты меня укусишь.

— Укусить, нет… но мог бы зацеловать тебя до смерти… Ты даже не знаешь, как ты прекрасна…

— По сравнению с министрами и военачальниками… Ну, пусти…

— Я хотел бы быть гранатовым деревом! Хотел бы иметь столько рук, сколько у него ветвей, чтобы обнять тебя! Столько ладоней, сколько у него листьев, и столько уст, сколько у него цветов, чтобы целовать сразу твои глаза, волосы, губы, грудь!..

— Для государя, которому грозит потеря трона, ты удивительно легкомыслен.

— На ложе любви я не забочусь о троне, — возразил Рамсес. — Покуда со мной меч, я сохраню и власть.

— Но ведь войска твои разбиты, — говорила Хеброн, вырываясь из его объятий.