Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты

Бок схватило всерьёз, резко и сильно. Было больно сидеть. Но это были пустяки, главное, что они со Светкой снова подружки.

Как только Лиса положила трубку и вытерла слёзы, в комнату заглянула мама:

– Что-то случилось?

– Нет, ничего… Вот только бок что-то разболелся, – ответила Лиса, удерживая ладошкой правую сторону и попыталась встать.

– Боль тянущая и в ноге отдаётся?

– Немножко…

– Так… а здесь больно? – мама резко вдавила сложенную лодочкой ладонь в правый бок Лисы, где-то в области талии.

– Ой!

– Похоже, что аппендицит… До утра потерпишь? Ну и хорошо! Выспишься, и поедем проверяться в больницу.

– Не хочу в больницу, – расплакалась Лиса. – Я лучше пойду в школу!

Обида на Светку ещё не прошла, кроме того, если она завтра не придёт, то все решат, что она действительно виновата и испугалась Вугара.

– Мне завтра очень нужно в школу!

– Вот завтра всё и решим…

С утра Лису рвало. Умывшись и заглянув в зеркало, она себя не узнала. Кожа стала землисто-бледной, местами почти прозрачной, глаза ввалились. Бок уже не болел, а тянул и непрерывно покалывал.

– Я иду в школу, – заявила Лиса маме и, пошатываясь, принялась надевать форму.

– Сдурела?!! На себя посмотри – зелёная совсем… Никакой школы! Сейчас же едем в больницу. Причём срочно!

В приёмном отделении у Лисы тут же взяли кровь на экспресс-анализ. Через пару минут появился встревоженный хирург.

– Быстренько на каталку и в операционную! И поживее, поживее! – сестры засуетились вокруг моментально впавшей в апатию девочки, а врач, обернувшись к маме, уточнил: – Боли давно начались?

– Вчера вечером…

Медсестры Лису раздели, заставив снять даже трусики, облачили в ветхую больничную сорочку, положили на каталку, накрыли усеянной множеством размытых печатей простынёй и, вытолкнув каталку в коридор, куда-то повезли. Лиса завертела головой – её охватили неприятные предчувствия, хотелось в последний раз увидеть маму.

Та, неуверенно улыбаясь, стояла в самом конце коридора, махала ей рукой и становилась всё меньше и меньше, пока каталка не свернула в какую-то боковую галерею. От страха у Лисы отнялся язык, в голове вертелась одно: «В школу я не пошла. Теперь точно все подумают, что я струсила, и решат, что и в самом деле оболгала Светку… Ну и пусть! Так мне и надо! Вот умру, и всё кончится…»

Как раз на этой мысли её схватили за бока и переложили на узкий и до безобразия холодный операционный стол. Лиса судорожно ухватилась за его обитые толстой алюминиевой полосой края. Ей показалось, что после того, как её усыпят, она непременно соскользнёт и упадёт на ещё более холодный кафельный пол и разобьёт себе голову.

– Я упаду! Я уже падаю! – как заведенная повторяла она, но медсёстры почему-то не хотели её слушать.

– Не волнуйся, миленькая, не упадешь! Сейчас мы тебя привяжем. Ремнями, – это пришел доктор, и его слова не разошлись с делом.

Лиса лишь обречённо ойкнула.

Засыпая, она подумала, что доктор – совершенно несимпатичный мужчина, хотя и из очень знаменитой (так сказала мама) династии врачей. Да и в самой Шаумяновской больнице, несомненно, было слишком мало торжественности.

Азербайджанская ССР, г. Баку. Зима 1987 года. Больница

Забытье длилось недолго.

Лиса осторожно приоткрыла глаза и уткнулась взглядом в кусок белой ткани, закреплённой на уровне её груди на П-образном штативе. Зачем нужна эта «занавесочка», она догадалась сразу же: доктор и медсёстры отгородились от неё, чтобы без помех заняться там чем-то страшным, кровавым… И это страшное и кровавое они делают с ней … С ней!!!

Она видела склонённую над её животом голову доктора, его щедро накрахмаленный колпак и закрывающую половину лица марлевую повязку… По небрежному шевелению затянутых в марлю губ почти улавливала, о чём он там говорит.

Лиса заволновалась. Очень. Ей вдруг захотелось, чтобы эту раздражающую её тряпочку, эту занавесочку убрали. Немедленно. И захотелось этого пронзительно, чуть ли не до судорог.

Она неловко дёрнулась, и доктор сразу же заметил это движение.

– Анестезиолог?! Почему пациент не спит? Мышей не ловим?!! – и тут же, сменив тон, улыбнулся Лисе. Улыбнулся приветливо – это было видно по собравшимся у глаз морщинкам. – Чего не спим?.. – спросил он довольно спокойно и вдруг гаркнул: – А ну-ка, больная, смирно мне лежать!!! И чтобы никаких шевелений! Понятно?

Его голос был очень строгим. Даже мама так с ней никогда не разговаривала.

Лисе стало страшно. Очень страшно. До озноба.

– Мне холодно… – пожаловалась она доктору.

– Посмотрите на неё! Совсем не даёт работать!!! – возмутился тот. – Хочешь, чтобы я промахнулся и отрезал тебе то, что не надо? Хочешь? Я могу, только попроси! У нас местные коты жуть какие голодные и такому «подарку» только обрадуются!

«Голодные коты? Коты-людоеды? Не смешно. Ни капельки», – слушать такие грубости было обидно и Лиса, отвернувшись, зашмыгала носом, а потом и вовсе расплакалась. Тихо, беззвучно и очень горько. Весь окружающий мир сразу же сжался в точку. Накатила боль. Она оглушила, накрыла с головой и выключила все мысли. Нестерпимо захотелось пить.

– …я пить хочу…

Никакой реакции.

Лиса решила, что её не слышат, и повторила свою просьбу ещё раз. Жалобнее и громче.

Вновь молчание.

Из неё тянули кишки. Ещё немного, и вытянут их все… От боли и обиды она не сдержала стона… Вокруг не прореагировали.

«Надо же какое невнимание! – отметила Лиса машинально. – И как только их на такую работу берут?!»

Пить хотелось отчаянно. Она попробовала собрать немного слюны, но та никак не собиралась. Исчезла, словно её никогда и не было. Из попытки облизать одеревенелым языком пересохшие губы тоже ничего не получилось.

– Я пить хочу! – повторила она свою просьбу и заплакала уже не прячась.

– А что именно хочешь? – наконец откликнулся доктор.

Голос у него был весёлым. И это в такой момент!

Но Лиса обрадовалась. Так она, наверное, ещё никогда в жизни не радовалась. Поверила, глупая, что сейчас её напоят. Она даже представила, какими огромными глотками будет пить.

– Пить хочу.

– Ну, это как раз ясно. Но как-то уж слишком абстрактно. Я о другом спрашиваю – что именно будешь пить? Пива хочешь?

– Не хочу пива, воды хочу… – эти последние слова дались с большим трудом.