Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты

Два дня однокашники Лисы, азартно соревнуясь с такими же выпускниками из параллельного класса, украшали свою половину актового зала. Как чуньки перемазались красками, испортили одежду, которую, разумеется, было жаль, но не до трагизма. Да и какой мог быть трагизм на фоне грядущих событий? В эти дни все – как никогда – много шутили, но ещё чаще смеялись беспричинно, просто от избытка хорошего настроения. Смеялись, хотя души щемила лёгкая, по-особенному светлая тоска.

– Мы расстаемся навсегда! Понимаете, ребята, навсегда… – тоскливо завёл кто-то окончательно истомившийся.

В сказанное никто не поверил, слишком дико оно прозвучало. «Провидцу» хором посоветовали заткнуться и даже пообещали поколотить. Тот благоразумно замолк и, на всякий случай, сделал вид, что он тут не при чём, но первый камушек уже был брошен, и всем как-то разом взгрустнулось.

– Мы будем встречаться! Будем!!! Правда, ребята? – преодолевая неловкость, послышалось сразу с нескольких сторон многоголосо подхваченное утверждение. А кто сказал, что утверждение не может быть сформулировано в виде не требующего ответа вопроса?

Ещё как может!

– Конечно, будем! – тут же откликнулись до того молчавшие. – А, если не получится часто, то каждый год, вечером, в первую субботу февраля, – чтобы все были как штык! Договорились?

Договорились. Многое ли нужно в этом романтичном возрасте и в свойственном ему состоянии души, чтобы безоговорочно и дружно поверить, что с этого дня всё будет хорошо, само собой устроится и произойдёт именно так, как это тебе хочется и видится?

В хорошее верится легко. Поверил, и успокоился.

Ближе к обеду в дверь вошёл отвечавший за оформление зала физик, и, сверяясь с длинным, отпечатанным на машинке списком, принялся внимательно осматривать сделанное. Выпускники, словно дети, стали настойчиво выклянчивать у него признание, что их половина украшена лучше. Правда, же – лучше? Но учитель улыбнулся и погрозил им пальцем. Явно приняв предложенную ему игру, он напустил на себя суровый и неприступный вид и безжалостно раскритиковал их работу. Больше всех досталось стенду с потешными фотографиями, который придумала и оформила Лиса. Она выслушала его ироничный разбор и взорвалась неуправляемой вспышкой эмоций, выразившейся в бросании кистей, опрокинутой банке с краской, мгновенно разлившейся медузоподобной лужей, и поспешном уходе.

– Ну-ка, вернись! – повысив голос, приказал физик, но своим требованием лишь спровоцировал громкий хлопок ни в чём неповинной дверью.

Едва пылающая праведным гневом Лиса переступила домашний порог, как позвонил Ильгар и заявил, что непременно придёт на выпускной – «чтобы увидеть её праздничную и нарядную и порадоваться вместе».

«С ума сошёл…» – перепугалась Лиса и приложила максимум усилий, чтобы отговорить его от этого решения. Сказала, что с ней туда идёт мама, и что там будут учителя и одноклассники, и что ей в этой круговерти будет совсем не до него. И вообще – не дай бог их увидят вместе! Но, если честно, причина её паники была в другом: она ни за что не решилась бы обнародовать это знакомство, и оттого чувствовала себя очень неуютно. Мысленно обозвав себя «националисткой», Лиса сделала неуклюжую попытку смягчить слишком резко прозвучавший отказ, но, похоже, только усугубила ситуацию:

– Я тебе потом расскажу, как всё было…

Парень с минуту молчал, пребывая в растерянности, но затем пришёл в себя и, высказавшись обиженно и энергично, повесил трубку.

Вечером выяснилось, что лимит приключений одного дня не исчерпан. Лисе предстояла ещё одна встреча. Совсем неожиданная.

Получив аттестат и передав его маме, она, как-то незаметно для себя самой, оказалась чуть в стороне от других одноклассников, заворожённая шумной суетой красочно оформленного зала, под завязку заполненного выпускниками и гостями выпускного вечера, конфетти, разлетающимся от часто взрывавшихся хлопушек, грохочущей музыкой и светом. Голова шла кругом от впечатлений, Лису переполнял восторг.

Кто-то тронул её за руку, и она вздрогнула от этого прикосновения.

Обернулась не сразу, уже зная, предчувствуя, кого увидит…

Рядом с ней стоял и приветливо улыбался её Саша. В тщательно отутюженной форме, зажав снятую фуражку под мышкой и протягивая ей огромный букет.

В этот миг ей показалось будто где-то высоко в небе, чуть ли не у самых звёзд, зазвучал вальс. Возник, набрал силу и ласковым вихрем закружил её в волнах разлившегося, словно Каспий, чувства.

– …Ты… Это ты!!!.. – обрадовалась Лиса, одновременно смущаясь тому, что Саша смотрит на неё как-то уж слишком пристально. Причём, делает это никого не стесняясь. Впрочем, ей и самой пришлось прикрыть глаза, чтобы не обжечь его рвущимся наружу всепоглощающим ликованием.

– Я! – согласился Саша и, заразившись её смущением, тоже отвёл взгляд в сторону.

Но тут же спохватился, плавно отступил на шаг назад и протянул ей ладонь, а вторую приложил к сердцу и, вдруг, поклонился – легко и элегантно. Словно всю жизнь только и делал, что жил в каком-то старинном, чуть ли не сказочном веке, насквозь пропитанном воспетой восторженными менестрелями рыцарской романтикой, то и дело сражался на всевозможных турнирах и, победив, – вот так легко и изысканно кланялся дамам.

Лиса даже не сразу сообразила, что её приглашают на танец.

Её!..

И повсюду над ними летела радостная, сияющая, красивая музыка…

После вальса, когда немного запыхавшаяся и раскрасневшаяся Лиса отошла вместе с Сашей к стене, к ним подошла её подруга. Анаида. Она порывисто шагнула к Лисе и коротко, комариным укусом, едва коснувшись щеки губами, поцеловала.

– Поздравляю! – шепнула она ей на ухо. – Я вам желаю счастья! Настоящего и долгого! – и сразу же куда-то убежала.

Сразу же после бала к школе подъехали автобусы. Много автобусов – целая кавалькада. Выпускников, их родителей и других гостей повезли на бульвар – встречать рассвет.

Саша всё время держался рядом.

Как это всегда и всюду случается и у влюблённых, ими руководило сердце, а разум молчал, пасуя в присутствии всепоглощающего счастья. Им постоянно хотелось остановиться, отстать от всех и побыть хоть немного, хоть чуть-чуть, но наедине. Зачем? Наверное, затем, чтобы не отвлекаясь на сиюминутное и суетное, заглянуть в глубину своих душ и вслушаться в звучащую в них музыку, ощутить, как трепещет робкое сердце.