Раффи - Хент

Во всех городах, находившихся в этом районе, во всех деревнях и постоялых дворах знали Хаджи Мисака: более двадцати лет он путешествовал с мулами по Малой Азии и Армении.

Хаджи Мисак был человек плотного сложения, маленького роста, с быстрыми движениями. Трудно было определить черты его лица, так как их закрывали густые волосы, из которых торчал большой нос. В огромных блестящих его глазах можно было прочесть ясное выражение душевной доброты.

Куда ни приходил караван Хаджи Мисака, всюду приносил он радость. Кто только не давал ему поручений! Купец ожидал получения заказанного товара, женщины — писем от своих странствующих мужей, крупные и мелкие чиновники, служившие в глуши, — съестных припасов, одежды. Нередко какой-нибудь странник, измученный долгой ходьбой, ожидал прихода Хаджи Мисака, надеясь, что тот из человеколюбия возьмет его с собою и доставит на родину.

Любезность Хаджи Мисака и готовность его помочь всякому сделали его всеобщим любимцем. «Хаджи Мисак, захвати, пожалуйста, на обратном пути несколько фунтов табаку». — «Хаджи Мисак, кофе у меня вышло, привези кофе». — «Купи для нас масла», — к нему обращались с такими и подобными просьбами, и он исполнял все, не взяв вперед денег и нередко даже приплачивая из своего кармана.

Благодаря такой популярности правительственные чиновники обращались с Хаджи Мисаком не особенно строго. Караван его проходил через таможни довольно свободно, и никто из служащих не стеснял его.

На востоке перевозчик грузов, в особенности же известный, пользуется большим доверием. Ему поручают тюки с самыми дорогими товарами, золото, серебро, и без всяких расписок или документов, так как все, полученное им, доставляется в целости к месту назначения.

Во всех городах знали время прихода Хадаш Мисака. Движение его каравана совершалось так аккуратно, что если не случалось особого препятствия, то он не опаздывал ни на один час назначенного времени. Но на этот раз караван Хаджи Мисака двигался довольно медленно, потому что, несмотря на незначительную величину тюков, они были тяжелые. Большая часть груза состояла из четырехугольных длинных ящиков, скрепленных железными обручами; на ящиках стояли английские надписи: «Персия», «Тегеран». Караван шел большей частью ночью. Хаджи Мисак объяснял это тем, что он не хочет изнурять мулов дневной жарой.

Сопровождал караван еще один человек, по имени Мелик-Мансур; этот купец, как он сам говорил, был родом из Персии.

В течение последних двадцати-тридцати лет персидское правительство в вооружении своей армии провело много преобразований по образцу европейских. Это обстоятельство открыло новое поле деятельности для армянских купцов; они начали доставлять необходимое правительству оружие.

Мелик-Мансур был из этих купцов, и нагруженные на мулов груз принадлежал ему. В таможнях на эти ящики не обращали особенного внимания, потому что товар, идущий транзитом в Персию, пропускался свободно. Такая перевозка товаров из Трапезунда через Эрзерум и Баязет практиковалась издавна.

Мелик-Мансуру можно было дать лет тридцать шесть. Обаятельная внешность, веселый характер и остроумие придавали особую живость его бесконечным беседам с Хаджи Мисаком. Тот с любопытством слушал рассказы о приключениях Мелик-Мансура в далеких странах, как например рассказ этого армянского Агасфера о том, как в одной схватке с туземцами в Индии отрубили ему три пальца на руке, а также многие другие. Такие разговоры рассеивают скуку долгого и медленного караванного пути.

Мелик-Максур говорил на многих восточных и европейских языках и, общаясь со всякого рода людьми, хорошо изучил человеческую натуру и знал, с кем как обращаться. Однако он никогда ни с кем не откровенничал. Хаджи Мисак относился с особенным уважением к этой таинственной личности не только по обязанности быть с ним почтительным, как с грузовладельцем, а потому, что в нем было нечто, внушавшее уважение.

При каждой остановке в караван-сараях и гостиницах содержатели их всегда оставались довольны Мелик-Мансуром — он был очень щедр и везде сыпал золотом.

— Вы их портите, — замечал ему Хаджи Мисак, — в следующий раз нам трудно будет выпросить и стакан воды у этих разбойников.

— Не беда, — отвечал он смеясь, — блеск золота ослепляет людей…

Караван благополучно прошел через Эрзерум и спустя неделю дошел до провинции Баязет. Здесь груз Мелик-Мансура начал постепенно меняться: по ночам ящики, которыми были нагружены мулы, исчезали, и взамен их появлялись новые тюки с другим товаром. Такие перемены происходили в то время, когда караван останавливался в армянских деревнях.

Иногда к Мелик-Мансуру являлись какие-то неизвестные люди и, поговорив с ним на каком-то непонятном языке, снова исчезали.

Наконец караван перешел персидскую границу — но пока он до нее дошел, из ящиков с надписями «Персия, Тегеран» не осталось ни одного и сам Мелик-Мансур — мнимый купец — тоже исчез…

Обычный порядок жизни в доме Хачо несколько изменился. Салман, которого здесь звали по-прежнему Дудукджяном, очень часто уходил вместе с Варданом из дома. Нередко он отлучался из села О… на несколько дней. Айрапет и Апо сделались необщительными. Для остальным же братьев эти двое чужеземцев — их гости — стали невыносимы, и их «сумасбродства» совсем не нравились им. Сам старик был очень занят делами сельского общества, которые с каждым днем становились все запутаннее и причиняли ему немало забот. Поэтому ода старика пустовала, и с некоторого времени не слышно было в ней прежних оживленных споров.

Перемены не замечалось только в жизни женской половины дома. Там по-прежнему текла патриархальная, однообразная жизнь, оторванная от жизни мужчин. В армянской семье женщина ведет обособленное, замкнутое существование, не принимая участия в разговорах и беседах мужчин.

Кроме хозяйства и домашних забот, никакая другая мысль не занимала этих женщин; никто из них не знал о совещаниях, происходивших в ода старика. Этот маленький клуб был недоступен для женщин.

— Необходимо притянуть к делу также и женщин, — говорил часто Салман, — тогда, несомненно, удача будет на нашей стороне.

— Рано еще, — отвечал ему Вардан, — нужно прежде подготовить их к этому.

— Нельзя изменить жизнь народа без участия женщин. Если наш народ коснеет в невежестве, то это отчасти и потому, что женщина не играет в обществе никакой роли. Эта сила, эта жизненная энергия, будучи втиснута в узкий круг семейной жизни, пропадает у нас даром. Дело образования в нашем народе надо начинать с женщин. В этот приезд я объехал всю Армению и везде наблюдал армянку; сведения, добытые мною, оказались утешительными. Насколько мужчина измельчал под влиянием турок, потерял свою национальную самобытность, настолько женщина сохранила неиспорченность и нравственное целомудрие. Нет худа без добра. Если запертая в четырех стенах женщина не сделалась общественным человеком, то в этом заключении она сумела сохранить дух нации. Это — великое дело. Таким образом, поддерживается постоянное равновесие: то, что теряет мужчина, восполняет женщина. Наблюдать это можно на самых мелочах. Ненависть женщины к магометанству доходит до фанатизма; все, что исходит из рук магометанина — противно; она не ест мяса животного, зарезанного турком, не ест сыра и хлеба, приготовленного рукой мусульманина. Мужчины не знают такой брезгливости. Мне рассказывали о многих случаях, когда похищенные магометанами армянки старались убежать, если это удавалось; если же нет — то кончали самоубийством. Есть еще одно очень важное обстоятельство: во многих местах, в особенности в городах, турецкий язык сделался обыденным для армянина, но я не видел ни одной армянки, которая говорила бы по-турецки или хорошо знала бы этот язык. Женщина сохранила наш родной язык и вложила его в уста детей. Это отразилось на курдах, служащих в армянских домах: все они говорят по-армянски. Женщина дала нам язык, национальность и сохранила основы нашей семьи. Армянка — чистый, неиспорченный материал в наших руках, из которого можно создать чудеса.