Эдвард Радзинский - Сталин

Была у нее и романтическая фронтовая любовь – на фронте певица вышла замуж за удалого командира казацкого корпуса генерала Крюкова.

Крюков был близок к Жукову. В мае 1945 года Русланова и ее муж были частыми гостями на победных застольях в доме маршала...

Сохранился протокол допросов арестованного Крюкова.

Главные вопросы следователя:

– Можете ли вы рассказать о враждебных партии и правительству высказываниях Жукова?

– Можете ли вы привести еще примеры вражеских и провокационных высказываний Жукова?

И генерал рассказывает, приводит. Но слов Жукова уже мало – следствию нужны его преступные дела.

Из Германии Крюков, судя по материалам дела, вывез четыре трофейные автомашины старинных ковров и гобеленов, множество антикварных сервизов, мебель, меха, картины. Тогда, в дни победы, Хозяин это поощрял, уже зная, что будет потом.

И вот «потом» наступило.

Следователь: – Опускаясь все ниже и ниже, вы превратились, по существу, в мародера и грабителя. Можно ли считать, что таким же мародером и грабителем был Жуков, который получал от вас подарки, зная их происхождение?

Крюков: – Жукову... я отправил дорогие отрезы, ковры, посуду и много чего другого. А также и многим еще генералам.

Следователь: – При каких обстоятельствах Русланова преподнесла жене Жукова бриллиантовую брошь, присвоенную ею в Германии?

Крюков: – В июне 1945 года, на следующий день после парада Победы Жуков устроил банкет на своей подмосковной даче. Русланова произнесла тост за верных жен, восхваляла жену Жукова и преподнесла ей брошь. При этом она сказала: «Вот – правительство не придумало орденов для боевых подруг». И вместо этого преподнесла ей брошь.

– Вы оба раболепствовали перед Жуковым, зная его любовь к лести. И вами было пущено выражение «Георгий Победоносец»! – негодует следователь.

После войны (на короткий срок) Сталин отменил смертную казнь. И генерал получил 25 лет лагерей, а любимица страны Русланова – 10 лет.

Но все это было заделом на будущее. Решающую чистку армии, как и в 30-х годах, он, видимо, оставлял на конец задуманного. Военачальники еще были едины. И Жукова арестовывать было рано.

Ибо в страну еще не возвратился Страх.

Возвращение Страха Хозяин начинает, как и прежде, с интеллигенции, действуя по плану, проверенному еще в дни террора.

Интеллигенты принесли с фронта «личные мысли»: «Дым Отечества, ты – другой, не такого мы ждали, товарищи», – писал тогда поэт. Они посмели ждать перемен. Война, близость смерти и краткая дружба с союзниками породили насмешливое отношение к идеологии.

С 1946 года он вновь начинает любимую идеологическую канонаду.

Он попросил привезти только что законченную вторую серию фильма Эйзенштейна об Иване Грозном. (Первую серию он объявил шедевром, дал Сталинскую премию.)

Эйзенштейн лежал в больнице, и Хозяин смотрел фильм о любимом герое вдвоем с руководителем кинематографии Большаковым.

«Большаков вернулся неузнаваем: правый глаз у него был странно прикрыт, лицо в красных пятнах. От пережитого он не мог ни с кем весь день говорить», – писал очевидец.

Хозяин назвал фильм «кошмаром» и на прощание сказал Большакову: «У нас во время войны руки не доходили, а теперь мы возьмемся за вас как следует».

И началось... Последовало знаменитое постановление о литературе – "О журналах «Звезда» и «Ленинград». Для разгрома были выбраны две знаменитости: Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Хозяин давно оценил его. Как писала Светлана: "Он иногда читал нам Зощенко вслух... и приговаривал: «А вот тут товарищ Зощенко наверняка вспомнил об ОГПУ и изменил концовку». Шутник Хозяин!

Константин Симонов: «Выбор Зощенко и Ахматовой был связан... с тем головокружительным триумфом (отчасти демонстративным), в обстановке которого протекали выступления Ахматовой и Зощенко в Ленинграде. Присутствовала демонстративная фронда интеллигенции».

И в Ленинграде собрали интеллигенцию. Маленький отечный человечек с усиками – Андрей Жданов – произнес речь, где называл «блудницей» великую Ахматову, поносил Зощенко. Он задал вопрос, приведший зал в трепет: «Почему они до сих пор разгуливают по садам и паркам священного города Ленина?»

Но Хозяин решил их не трогать. Пока. Павленко сказал моему отцу: «Сталин лично не дал тронуть Ахматову: поэт Сосо когда-то любил ее стихи».

Это была версия, которую пустила и распространяла его тайная полиция. Готовя великую кровь, он не забывал быть милостивым.

Были «заботливо» разгромлены все виды искусств: театр, кинематограф. Недолго ждала и музыка. В специальном постановлении от февраля 1947 года особенно жестоко уничтожались два главных любимца Запада – Прокофьев и Шостакович.

Все в ужасе ждали дальнейшего. На даче Прокофьев, запершись в кабинете, жег книги любимого Набокова вместе с комплектом журнала «Америка».

Однако Хозяин и их не тронул. Пока. Но предупредил...

Прокофьев в то время жил на даче с молодой женой. Его прежняя жена, итальянская певица Лина, жила в Москве с двумя его сыновьями. В конце февраля на даче появились оба сына. Прокофьев все понял, вышел с ними на улицу. Там они сказали ему: Лина арестована.

Сразу после постановления он написал покаянное письмо, которое опубликовали, прочли вслух на общем собрании композиторов и музыковедов, где «вместе со всем советским народом горячо приветствовали постановление ЦК».

Сын Прокофьева Святослав: «После всего у отца были изнурительные приступы головных болей и гипертонические кризы. Это был уже другой человек, с печальным и безнадежным взглядом».

В это время его бывшая жена Лина в лагере возила на тележке баки с помоями. Евгения Таратута, писательница, сидевшая с ней, вспоминала: «Иногда она бросала тележку и, стоя у помоев, с восторгом рассказывала нам о Париже...»

Лина переживет и Сталина, и Прокофьева, вернется из лагеря и умрет только в 1991 году.

Старался выжить и Шостакович. Он писал музыку к самым идеологическим кинофильмам – «Встреча на Эльбе», «Падение Берлина», «Незабываемый 1919-й» и так далее. Написал он и симфонию под названием «1905 год» и еще одну – «1917 год».

Уже после смерти Сталина он подаст заявление в партию. «За прошедшее время я почувствовал еще сильнее, что мне необходимо быть в рядах Коммунистической партии. В своей творческой работе я всегда руководствовался вдохновляющими указаниями партии...» – писал величайший композитор века. Тоже испугался – навсегда.

Когда Эйзенштейн выздоровел, Хозяин позвал его в Кремль. Целых два часа он беседовал с ним и с актером Черкасовым. По возвращении их из Кремля этот разговор был тотчас благоговейно записан журналистом Агаповым. Вот некоторые рассуждения Хозяина: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если бы он их уничтожил... не было бы Смутного времени... Мудрость Ивана в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в страну не пускал... У вас опричники показаны как „ку-клукс-клан“. А опричники – это прогрессивная армия».