Эдвард Радзинский - Сталин

Этот архив и составил впоследствии основу Архива президента, сформированного при Горбачеве. Я получил уникальную возможность работать в этом хранилище.

В книгу также вошли документы из бывшего Центрального партийного архива – святая святых Коммунистической партии. В нем хранилась ее история – история подпольной группы революционеров, захватившей в 1917 году власть над шестой частью мира. «Совершенно секретно» – любимая пометка на документах архива.

Теперь Партархив стыдливо переменил название и именуется Российским центром хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Но для меня он навсегда останется Партийным архивом. Так я и буду называть его в книге. Желанный архив, в который я стремился так долго...

И конечно, я использовал бывшие секретные фонды Центрального государственного архива Октябрьской революции. И он после крушения СССР сменил название на Государственный архив Российской Федерации, но и его в своем повествовании я именую по-прежнему. Архив Октябрьской революции – название, раскрывающее его суть. В нем – документы революции и знаменитых большевиков – погибших соратников Сталина, «Особые папки» Сталина – секретные отчеты Вождю...

Такова главная триада архивов, где я искал Сталина. Потаенного Сталина.

После интервью о том, что я пишу книгу о Сталине – первом революционном царе, – я начал получать множество писем. Забавно повторялась история с предыдущей книгой о царе последнем – Николае II.

В этих письмах нет сенсационных сведений, но они передают бесценные детали исчезнувшей эпохи.

Как правило, их писали старые люди, решившие поведать то, чему они были свидетелями.

Я благодарю добровольных моих помощников, жителей исчезнувшей Империи по имени СССР – еще одной погибшей русской Атлантиды.

Часто вспоминаю этот разговор. Случился он во второй половине 60-х годов. Я был молод, но был уже автором двух модных пьес. Именно тогда и познакомили меня с Еленой Сергеевной Булгаковой – вдовой самого мистического писателя сталинской эпохи. При жизни Сталина Булгаков прославился несколькими запрещенными пьесами и одной поставленной в знаменитом Художественном театре – «Дни Турбиных». Сталин любил ее какой-то странной любовью: он посетил этот спектакль бессчетное количество раз...

В 60-е годы большинство произведений Булгакова было по-прежнему запрещено, а о жизни самого писателя рассказывалось множество фантастических историй. Меня интересовала одна: история его пьесы о Сталине. Именно об этом я и спросил у Елены Сергеевны. И тогда между нами состоялся разговор, показавшийся мне столь примечательным, что я записал его в дневнике.

– Я слышал, что Михаилу Афанасьевичу предложили написать пьесу о Сталине?

– Именно «предложили». К нам приехал директор Художественного театра. Он и предложил написать пьесу к юбилею Сталина. Миша колебался, но потом согласился – у него было особое отношение к Сталину. Он написал интересную романтическую пьесу о Кобе... Вы, конечно, знаете – в юности Сталина называли Коба, это был его партийный псевдоним. Сначала все складывалось удачно – в театре пьесу приняли. Даже тогдашние чиновники, управлявшие культурой, были в восторге.

(Впоследствии я проверил рассказ Елены Сергеевны по ее опубликованному дневнику. Вот что там было написано: «11 июля Б[улгаков] читает пьесу в Комитете по делам искусств. Пьеса оч[ень] понравилась. Во время читки пьесы – сильнейшая гроза...»)

– Театр думал ее поставить к декабрю 1939 года – к шестидесятилетию героя, – продолжала она. – Но тут пьесу отослали Сталину, и он ее запретил. Вот, пожалуй, и вся история.

Если бы в ту пору я не был советским драматургом, я бы на этом закончил разговор. Но я им был. И оттого сразу понял чрезвычайную странность рассказанного.

Итак, 1939 год – сталинский террор. Вся страна объята страхом, любая идеологическая ошибка объявлялась вражеским актом. Кто же мог решиться заказать в такое время беспартийному Булгакову, автору нескольких запрещенных произведений, пьесу к юбилею самого Вождя? Да еще для Художественного театра – первого театра страны? Кто из тогдашних руководителей искусства посмел бы взять на себя такое? Естественно, никто, кроме... самого героя будущей пьесы – странного поклонника «Дней Турбиных». Конечно, заказчиком пьесы мог быть только он – Сталин.

И второй вопрос. Я драматург и хорошо знал постоянный страх чиновников. Даже в мое время – сравнительно безопасное – руководители культуры делали все, чтобы самим ничего не решать. А тогда, в страшном 1939 году... неужели эти умиравшие от ужаса чиновники так осмелели, что решились сами восторженно принять пьесу о Сталине, написанную много раз «ошибавшимся» Булгаковым? Невероятно! Точнее, вероятно только в одном случае: если ее уже одобрил сам заказчик.

Но тогда почему он ее запретил?

Я продолжаю разговор с Еленой Сергеевной:

– Когда было обсуждение пьесы?

– Летом... это был июль.

– И когда ее запретили?

– В августе.

– И... что-то случилось между этими событиями?

Елена Сергеевна усмехнулась. Она читала мои мысли.

– Миша договорился с театром поехать в Грузию. Он хотел побеседовать с очевидцами событий, помнившими Кобу в юности. Их к тому времени немного осталось, все исчезли... Поехали: художник спектакля, режиссер, я и Миша... Он мечтал поработать в архивах.

– В архивах?!

– Ну да, он писал совершенно без документов. Когда он попросил театр помочь ознакомиться с данными о юности Сталина, ему ответили: никаких документов не существует. И он решил поискать сам. Мы отправились в полном комфорте, в международном вагоне. В купе устроили банкет, когда нас нагнала телеграмма: «Надобность в поездке отпала, возвращайтесь в Москву». В Москве Мише объявили: в секретариате Сталина прочли пьесу и сказали, что нельзя Сталина делать литературным героем и вкладывать ему в уста выдуманные слова. А сам Сталин будто бы сказал: «Все молодые люди одинаковы, зачем писать пьесу о молодом Сталине?»

Объяснение было очень странным: в те годы печатались произведения о молодом Сталине. Но они писались так же, как была написана эта пьеса – без документов. Авторы пользовались опубликованными сведениями о жизни великого революционера Кобы... Роковая ошибка Булгакова и была в том, что он захотел ознакомиться с документами, выйти за пределы этих сведений. Как только он попытался это сделать – все закончилось гибелью пьесы.

И я вспомнил... Детство, я сижу в своей комнате. В соседней комнате разговаривают мой отец и писатель Павленко – знаменитый писатель сталинской эпохи.

Несколько слов об отце.

Он был интеллигентом, помешанным на европейской демократии, часто цитировал мне слова чешского президента Масарика: "Что такое счастье? Это – иметь право выйти на главную площадь и заорать во все горло: «Господи, какое же дурное у нас правительство!»... Он был преуспевающим двадцативосьмилетним адвокатом, когда произошла Февральская революция в России и пала монархия. Отец восторженно приветствовал Временное правительство. Это была его революция, его правительство. Но несколько месяцев свободы быстро закончились, и к власти пришли большевики.