Тейлор Колдуэлл - Монгол

Мужчины сидели у костров. Они громко и хрипло смеялись. Впервые за долгое время для них настал долгожданный праздник.

Суеверных монголов поразил рассказ о сгустке крови, зажатом в крохотном кулачке новорожденного сына Есугея. Это был знак от духов неба и воздуха, без сомнений, он указывал, что сын вождя не был обыкновенным младенцем. Он станет великим Ханом, а, возможно, и Ханом Ханов — великим Каганом, завоюет необъятные пастбища для своего народа, унизит и покорит жирных жителей городов, поставив их на колени. Воины сидели у костров в толстых халатах, плечи некоторых прикрыты овчинными тулупами, у некоторых воинов были куртки из толстой выделанной кожи с лакированными нагрудниками. Круглые темные лица воинов были густо намазаны жиром. Люди много пили и громко хохотали, повторяя снова и снова рассказ о сгустке крови в маленьком кулачке сына вождя. Старики ходили от костра к костру, наигрывая веселые мелодии на монгольском треугольном хуре, дрожащими голосами напевали легенды о грозных героях и предках славных монголов. В награду певцам доставались чаши саке, и они жадно его пили, вытирая жидкие бороденки морщинистыми руками. За освещенными кострами кругами царила темнота, пронизываемая светом луны. Оранжевый свет костров позволял увидеть темные щеки или жесткие складки губ, выдвинутые вперед подбородки, на которых иногда появлялись отблески огня, от него сверкали жестокие узкие глаза. Яркие краски круглого лакированного щита внезапно выхватывались из темноты, порой холодно мерцало изогнутое лезвие меча или кинжала. За линией костров неясно выделялись черные холмики юрт. Там суетились женщины. Они подносили мужчинам вино, баранину и лепешки. Женщинам позволялось сидеть позади воинов, неподалеку от костров. Ребятишки сражались друг с другом и с ловкими собаками за остатки еды, выискивая плохо обглоданные кости. Шум, хохот и музыка стремились к высоким бесконечным небесам, а ветер в ответ подгонял и вырывал из тьмы яркие языки пламени.

Было очень холодно, пришло время переезжать на зимние пастбища. Надо постоянно подбрасывать в огонь кизяк. Обычно у костров очень редко звучали песни о любви. В песнях, прославлявших силу и ловкость воинов, воспевали смелость героев, славные победы и крепкую мужскую дружбу. Песни эти с удовольствием слушали мужчины и иногда распевали их нестройным хором, и хриплые голоса звучали тогда с огромным воодушевлением.

Кюрелен оставался в юрте сестры, которая пеленала сына в мягчайшие шелка, и с удовольствием поедал из серебряной чаши сладости, сделанные из розового нектара и наполнявшие юрту божественным ароматом. Кюрелен, громко чмокая, облизывал пальцы и продолжал пожирать редкое лакомство. Потом тихонько пропел удивительно красивым голосом строку из песни, услышанной у костра:

Калека захохотал, а Оэлун нахмурилась. Раньше ее не возмущало, когда брат посмеивался над Есукаем, и она охотно смеялась вместе с ним, но теперь это ее раздражало. У нее засверкали глаза, и она сказала:

— Кюрелен, ты шумишь и волнуешь малыша!

Брат удивленно поднял брови и насмешливо произнес:

— Вот уж нет. Какая чудесная песня. Ты только послушай:

Оэлун сделала вид, что занята сыном.

Кюрелен хихикнул, огляделся, выискивая, что бы ему еще съесть, ухватил с серебряного подноса кусок вареной баранины с пахучими травами и стал с удовольствием откусывать сильными белыми зубами большие куски. Оэлун уложила ребенка, налила брату чашу саке. Тот взял чашу, но пить не стал. Какая-то тень омрачила его лицо. Он не сводил взгляда с сестры. В юрте стало тихо, и поэтому пение, крики и смех на улице казались еще громче. Юрта тряслась от порывов ветра. Малыш, лежавший среди гладких шелков, так энергично двигался, что почти освободился от тонкой розовой ткани.

Оэлун взглянула на сына и слабо улыбнулась. Взяв сына, она прижала его к груди, пытаясь завернуть в ткань, предназначенную для свадебного наряда туркменской принцессы.

— Вне сомнения, — заметил Кюрелен, — он станет Ханом Ханов.

Умная Оэлун не заметила в его словах насмешки, и глаза ее заблестели.

— Ты и в самом деле так думаешь? — воскликнула она.

Кюрелен хотел рассмеяться, но смех застыл у него на устах, калека опустил глаза и тихо сказал:

— Я в этом не сомневаюсь.

Сестра не услышала в его голосе иронии.

В тот самый момент в юрту вошли Есугей и его воины, чтобы взять ребенка, которому предстояло пройти обряд наречения новорожденного именем. Оэлун там не могла присутствовать, потому что была женщиной. Ребенка крепко спеленали, и личико у него покраснело от возмущения. Чтобы защитить его от ночного холода, Оэлун завернула его в небольшое покрывало из соболей.

Есугей — пьяный, возбужденный, молодой и прекрасный — дико сверкал глазами и громко требовал своего сына. Плечи хана украшала великолепная накидка из соболей, ранее принадлежавшая его отцу. Под ней был белый шерстяной халат с богатой вышивкой синего и красного цветов. Уши мехового малахая, немного съехавшего на затылок, были отвернуты вверх, и Кюрелен увидел, что по лбу Есугея ручьями течет пот.

Взяв сына из рук Оэлун, которая без желания рассталась с сыном, Есугей, не обратив никакого внимания на Кюрелена, пошел к выходу. Уже на пороге он услышал спокойный голос калеки:

— Есугей, твой сын станет Ханом Ханов.

— Ты так считаешь? Что еще, Кюрелен, можно ожидать от сына человека с серыми глазами? — Есугей обернулся, и его лицо загорелось от радости и гордости.

Кюрелен медленно поднялся, поскреб подбородок и сделал вид, что внимательно рассматривает младенца, начавшего вопить.

— Да, конечно, — бормотал Кюрелен. — Прошлой ночью мне снился странный сон. Я видел человека, сидящего на золотом троне посреди огромной юрты и окруженного сотнями благородных воинов с золотыми обручами на головах. Рядом с ним сидели принцессы из Китая и Самарканда. Это был Великий хан. Есугей, это был твой сын.

Улыбка расплылась по лицу Есугея. Казалось, он воспарил над землей, стал подбрасывать ребенка, не желая сдерживать торжества. Потом хан направился к выходу, но его снова остановил голос Кюрелена.

— Есугей, один из пленников — священник, а другой — святой человек из Китая. Я видел, как священник о чем-то беседовал с твоими людьми. Это очень плохо. Людям в голову могут прийти разные ненужные мысли. Прикажи пленникам замолчать под угрозой смерти.