Тейлор Колдуэлл - Монгол

На совещании присутствовало множество людей, не забывших о прежних отношениях между друзьями. И они с любопытством слушали Темуджина, и как ни всматривались в его лицо, так и не смогли различить никаких признаков скорби или жалости. Лицо вождя оставалось спокойным и безмятежным. Он говорил о Джамухе, как хозяин говорит о вышедшей из повиновения собаке.

Потом люди поняли, что задачей Темуджина было не просто физическое устранение Джамухи. Ему хотелось смыть кровью нечто, мучившее его подспудно, но он не понимал, что, совершив этот поступок, получит новые страдания и никогда не будет до конца счастлив.

Борте в открытую ликовала, когда узнала о предательстве Джамухи.

— Господин! — кричала она хохоча, и ее белые зубы сверкали, как у хищной волчицы. — Разве я тебя не предупреждала? Ты меня не желал слушать! Ты считал, что у меня есть тайная причина, чтобы ненавидеть твоего любимого анду! Ты обвинял меня в глупости. Боги! А дурой оказалась не я!

Она купалась в счастье от того, что наконец Джамухе достанется по заслугам, упивалась предвкушением его страданий, как дикий зверь пьянеет при виде крови. Борте не могла дальше сдерживаться.

— Привези его сюда, чтобы здесь наказать его! — молила она мужа. Она представляла себе, как палачи варят Джамуху в кипящем сале или его рвут на части кони, и ее лицо багровело и оплывало от радости, а ноздри широко раздувались.

Внимательно взглянув на жену, Темуджин ничего не ответил. Женщина не разглядела за его спокойным выражением лица, но что-то в этом спокойствии испугало Борте.

Темуджин был занят тем, что внимательно осматривал свое оружие, когда к нему пришли Кюрелен и Оэлун. Кюрелен, который слышал последние слова Борте, обратил внимание на его отрешенный вид, внушавший старику некоторую надежду. Слова жены сына слышала и Оэлун, с презрением взглянула на невестку и сказала:

— Темуджин, прикажи этой женщине уйти. Нам нужно поговорить с тобой.

Борте побелела от подобной наглости и с ненавистью накинулась на родственников мужа. Она слишком долго сдерживалась и теперь желала им отомстить за все пережитые унижения.

— Джамуха Сечен предал нашего господина и будет наказан. То же самое касается и вас! Вы всегда его защищали и говорили, что он не может быть предателем.

Оэлун презрительно глядела на Борте.

— Я повторяю, что Джамуха не предатель. А тебе приказываю, женщина, оставь нас одних с Темуджином.

Борте победно улыбалась, глядя на Темуджина, который сделал вид, что лишь только теперь их заметил.

— Ага! — задумчиво протянул Темуджин, кладя на пол меч. Он слегка улыбнулся, и Кюрелен обратил внимание, как племянник осунулся, и в его сердце проснулась новая надежда. Он видел лихорадочный блеск его глаз.

— Оставь нас, Борте! — спокойно приказал он.

Борте была поражена и в ярости указывала на Кюрелена и Оэлун:

— Господин мой, эти люди — предатели! Они сюда пришли, чтобы защищать предателя!

— Убирайся, Борте! — повторил он, резко толкнув жену к выходу.

Борте разрыдалась от злобы и умоляюще взглянула на мужа, но что-то в его лице заставило ее замолчать. Она вышла из юрты, по пути бросив на Оэлун мрачный, победный взгляд.

Оэлун усмехнулась, и напряжение на ее лице несколько смягчилось, но через миг она опять нахмурилась, взглянула на сына, подобно мрачной святой, которая намерена наказать ослушавшегося подданного.

— Ты не собираешься убивать своего анду? — прямо спросила она его.

— Когда-то он посадил тебя под стражу из-за того, что ты слишком много болтала, — заметил Темуджин, внимательно оглядев мать и скривив губы, и вдруг громко захохотал и отвернулся.

Оэлун покраснела, но это ее не смутило.

— Ты собираешься с ним расправиться?

— Нет. Если я так сделаю, то дело предателя станет излишне важным и значимым для остальных людей. Мы его привезем сюда, чтобы осудить, как судят мелкого врага.

Кюрелен испытал облегчение, и, увидев его лицо, Темуджин насмешливо и мрачно усмехнулся, а потом проговорил:

— Он никогда не был моим другом и нарушил самую святую клятву, которую дают мужчины. Но я постараюсь быть по отношению к нему милосердным. — Он помолчал, а злобная улыбка расползалась по его лицу. — Я предоставлю ему выбор: умереть от удушения или сгореть заживо.

Старик и Оэлун побелели от ужаса. У них перехватило дыхание, и Оэлун разрыдалась, но не от слабости, а от гордости и презрения к чудовищу, которое видела перед собой.

— Только такие действия я ожидала от тебя, — прошептала мать.

Кюрелен понимал, что насмешки делу не помогут. Он подошел к племяннику, коснулся искалеченной рукой сжатой в кулак руки Темуджина и тихо промолвил:

— В глубине души ты уверен, что Джамуха не предатель. Он дважды спасал твою жизнь, и вы вдвоем спали под одним покрывалом. Он был твоим единственным другом. Если он говорил тебе неприятные слова, то только потому, что он — честный человек и не мог пережить неправильные деяния, и они его возмущали. Он не хочет мириться с ложью и желает, чтобы ты соответствовал тому образу, который он создал для себя. Ему противны мелочность, жестокость и насилие. Если он ошибался, создавая для себя такой образ, значит, он только мыслит неправильно, но он тебе верен.

Темуджин выслушал дядю, не сводя с его лица лихорадочно горящих глаз, а потом спокойно заговорил:

— Дядюшка, для нас наступили сложные и тревожные времена. Я могу тебе ничего не объяснять, но все же скажу: нам грозит огромная опасность, поэтому предатели или люди, говорящие неразумные вещи, не должны оставаться в живых. Их болтовня делает нас слабыми, и ужас должен охватить сердца тех, кто по каким-либо причинам мог бы стать предателем. Мы должны защищаться ради силы и общих интересов.

Он помолчал, а потом добавил совсем тихо:

— Я не ощущаю вражды к Джамухе и буду действовать только потому, что так необходимо.

Кюрелен молча долго смотрел на племянника, а затем грустно промолвил:

— Ты сильно страдаешь и жаждешь лично ему отомстить, потому что тебе кажется, что он тебя обидел и твоя любовь к Джамухе оказалась насмешкой. Дорогой племянник, будь милосерден к несчастному Джамухе! Привези его сюда и оставь под стражей за лишнюю болтовню. Если ты прикажешь его убить, ты будешь страдать всю оставшуюся жизнь! И ты не будешь знать покоя, если даже ты покоришь весь мир.

Глаза Темуджина блестели, как твердый полированный сине-серый камень, и он с жалостью улыбнулся дяде:

— Я уже сказал — я не могу его помиловать. Моя жалость может породить других предателей!

Оэлун бурно дышала, слушая их разговор, потом ее терпение лопнуло, и она громко воскликнула:

— Убийство доставляет тебе удовольствие! Ты убил своего брата Бектора, а теперь спешишь расправиться с Джамухой! Ты не человек, а дикий хищный зверь!