Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы

— И ты… тоже! — презрительно усмехнулась Софья Сергеевна. — Ну да что ты… это понятно, у вас, у мужчин, на это свои взгляды… Для тебя она — красивая женщина — и только… Фу, какая все это грязь, какая гадость!

— Софи, да за что же ты так? — простонала Клавдия Николаевна. — Ведь ничего дурного об этой особе не было никогда слышно. Дедушка заботился о ней, был к ней очень расположен…

— Еще бы! Целых пятьдесят тысяч ей оставил, как будто нельзя было найти лучшее назначение для этих денег…

Но она остановилась и уже спокойнее прибавила:

— Это было его желание, и оно свято… и мне все равно, только знайте, что если эта особа появится у нас в доме, в тот же день я уезжаю!

— Вероятно, она и сама не захочет быть у нас, — спокойно сказала Маша. — Вот что, Володя, мы после обеда поедем не в парк, а к Прыгуновым. Я непременно, сегодня же, хочу видеть Груню.

— Ma tante, и вы это допустите? — спросила Софья Сергеевна.

— Как же я могу не допустить?

Клавдия Николаевна, не договорив, замолчала и закрыла лицо руками.

— Да… так ты Барбасова застал у нее, — снова обратилась к брату Маша. — Он очень умный человек, этот Барбасов. Я всегда с удовольствием говорю с ним.

— Ах, боже мой, так значит, этот неприличный урод сделается нашим habitué [15] Завсегдатай (фр.). ?

Теперь сестры стояли друг перед другом. Старшая сердилась все больше, младшая делалась веселее и веселее.

— Неприличий я в нем не замечала. А уродство — он некрасив, но его лицо вовсе не противно. Он мне даже просто нравится. Если бы ты видела его в суде, когда он защищает, — это совсем другой человек!.. Он завладевает всеобщим вниманием… преображается.

— Я об этом не могу судить: в судах, слава богу, никогда не бывала, ты, кажется, знаешь это. Это только ты по разным судам да по лекциям… Я удивляюсь, как ты до сих пор не поступила на эти «высшие женские курсы»…

— Очень сожалею, что не могу поступить, потому что плохо подготовлена, а учиться теперь — лень.

— Знаешь ли что, Маша, я бы тебе советовала за Барбасова выйти замуж!.. Впрочем, может быть, ты сама уж об этом подумываешь, и я только отгадала твою мысль?

Марья Сергеевна засмеялась.

— Ну, за Барбасова замуж я не выйду, только ничего такого обидного в твоих словах нет, и если уж говорить о женихах, то я никакой разницы не вижу между Барбасовым и другими господами, с которыми нам постоянно приходится встречаться… Впрочем, нет, разница есть. Все эти наши маменькины сынки, эти господа из общества, в большинстве случаев довольно пошловаты и неумны, а Барбасов и умен, и известен. Что он дурен, так разве, ну вот, например, князь Заруцкий или хоть Сабанеев, красивее его? В тысячу раз хуже, на них смотреть противно. Mésalliance? [16] Неравный брак? (фр.). Так ведь теперь это слово — звук пустой. Наши князья и графы женятся на вчерашних крестьянках или жидовках, папаши которых разбогатели, и это не считается mesalliance'ом. Да и наконец, ведь вот твоя же приятельница Ольга, княжна Радомская, уж на что, кажется, старое и знатное имя, и состояние, а вышла же замуж за этого немчика, Штурма… Кто же он? Сын настройщика и тапера, petit employé [17] Мелкий служащий (фр.). дворцового ведомства… Ведь все знают его отца; в доме у князя Николая Ивановича рояль настраивал, и добрейший князь сынка его у себя в конторе и пристроил, а вот теперь и в родстве с ним оказался через Радомских. Так ведь Ольгу же и ее мужа принимают везде, à bras ouverts [18] С распростертыми объятиями (фр.). , и даже ты от нее не отворачиваешься…

— Il y a la une différence!.. [19] В этом есть большая разница!.. (фр.). Это было несчастье, безумие со стороны этой сумасшедшей Ольги… mais on a tout arrangé [20] Но все уладилось (фр.). , - проговорила Софья Сергеевна.

Владимир засмеялся.

— Не спорь, Маша, не спорь, — сказал он. — Софи права: il y a la une grande différence!.. Ведь вот… вот, — он вынул из мраморной вазы, стоявшей на столе, визитную карточку, — вот он: «Эрнст Карлович фон Штурм» — видишь, видишь — «фон»! - одним словом, совершенно прилично. Через несколько лет этот господин займет видное служебное положение и на его карточках будет: «барон фон Штурм», с присоединением крупного придворного звания. Он мало-помалу превратится в сановника, будет говорить: «Мы, русская аристократия», — и его будут слушать без всякого удивления… Все это в порядке вещей, так у нас водится со времен Петра Великого, со времен его корабельных мин-героев…

— Правда, правда! — рассмеялась Маша.

— Конечно, правда! А потому с Соней не спорь!..

— Вот, вот те-те…перь попробуй отнекиваться! — раздался пронзительный голос Кокушки, и он влетел в гостиную, высоко держа в одной руке стеклянку с lait de beauté, а в другой какую-то коробочку.

— Ты у меня роешься, а я у тебя… И вот п… п… правду же я шкажал… мажешьша, мажешьша!..

Он подбежал к Софье Сергеевне.

— Белила… ру-румяна!.. Что? Что… те-те-перь шка-жешь?

Софья Сергеевна, как тигрица, кинулась на него, выхватила у него из рук скляночку и коробочку, взвизгнула не своим голосом и упала в кресло. Даже Клавдия Николаевна поднялась с места и стояла, не зная, что ей делать, в сознании своей полной беспомощности. Но Софья Сергеевна сейчас же и пришла в себя.

— Конечно, — сказала она, — я больше не могу оставаться в этом доме, с этим отвратительным идиотом, я завтра же, слышите, завтра же уезжаю в Петербург!..

— Вот и пре-пре-крашно, вот и отлично! — с наслаждением выкрикивал Кокушка. — Только ты не надейша — принца не получишь; а от меня и в Петербурге не уйдешь… Я шам туда шкоро приеду, непременно… потому что до но-нового года должен пре-пред-штавитьша гошударю!..

Софья Сергеевна выбежала из комнаты. Кокушка с насмешкой поглядел ей вслед и затем, торжественно и спокойно, как будто ни в чем не бывало, направился к противоположной двери.

— Однако ведь у вас тут совсем плохо! — сказал Владимир, взглянув на сестру.

— Конечно, плохо! — ответила она. — С тех пор как дедушка заболел и слег, все пошло хуже и хуже. Кокушка из рук выбился. Да ведь и Софи виновата… Меня он затрагивает редко, и вообще я с ним умею справляться…

— Володя, друг мой, — простонала Клавдия Николаевна, — сам теперь видишь… дай же совет, что мне делать, скажи, помоги!..

Он задумался.

— Что делать? Очевидно, им нельзя быть вместе: если Соня хочет в Петербург — нечего ее удерживать, пусть уезжает, теперь это самое лучшее. А о Кокушке нам надо подумать…

— Ради бога, друг мой, я заметила — он тебя побаивается, может, тебе и удастся взять его в руки, а то ведь с ним сладу никакого не будет.

— Успокойтесь, ma tante, я с ним поговорю хорошенько, постараюсь — и затем увидим.

Послеобеденная поездка Владимира и Маши не состоялась, так как к обеду приехали какие-то две девицы, из которых одна считалась приятельницей Маши, и остались на весь вечер. Это дало возможность Владимиру переговорить с Кокушкой.