Станислав Блейк - Кровавые сны

Феликс увидел, как Ференц Надашди кивает, будто хищная птица клюет, своим острым носом. Понимает ли он все, что говорит Габри? Сумасшедший мальчишка! Алжбета Батори точно понимала, по-прежнему играя кубком, который время от времени наполнял слуга.

— Я говорил о бездомности, господа и дамы, об уделе незаконнорожденных детей, пусть даже отпрысков великих родителей. Темнокожая воспитанница Маргариты была нефритовой звездой брюссельского двора, и в нее влюбился граф Горн, знаменитый адмирал флота, происходящий из знатнейшего дома Монморанси. Как это часто бывает, их любовь осуществилась прежде, чем было получено августейшее согласие на брак, и плодом этого союза явился мальчик, названный…

Габри сделал паузу, поднял глаза к потолку. Прибью сукина сына, решил Феликс, едва не спрятавшийся при этих словах под стол для гайдуков, пажей и музыкантов. Большие глаза графини Батори остановились на нем.

— Мальчика назвали Филопон, в честь одного из отцов церкви, как вам, без сомнения, известно.

Судя по скучающим взглядам большинства гостей, имя Иоанна Грамматика из Александрии вовсе ничего никому здесь не сказало, но Габри, нимало не смущаясь, продолжал:

— Когда король прислал в Нижние Земли герцога Альбу, отец Филопона, благородный Филипп де Монморанси, граф Горн, расстался с жизнью на эшафоте в 28 лет, и его возлюбленная также не пережила этой чудовищной трагедии. Маргарита, к тому времени уже герцогиня Пармская, покинула Нижние Земли, увозя сироту, который оказался весьма способным к языкам и отличался любовью к учебе.

Погоди у меня, думал Феликс, пряча глаза и от волнения набивая живот кровянкой с гречневой кашей и местными сосисками, чрезвычайно вкусными. Обожди, я живого места не оставлю на твоей тощей заднице!

— Заглянув к своим габсбургским родственникам в Вену, Маргарита Пармская оставила юношу при императорском дворе, где он был включен в состав посольства к Московскому великому князю, которого некоторые называют, в честь кесаря Византийской империи, ныне погибшей, царем . Вместе с ним поехал и его близкий друг, сведущий в языке московитов, сын бежавшего от царской опалы боярина . — Габри еще раз поклонился, чтобы понимающие латынь слушатели смогли сообразить, о ком идет речь. — Вероятно, вы знаете, что посольство возглавляли Даниил Принц из Бухау и Ганс фон Просек, и целью его было согласие московского царя на избрание эрцгерцога Эрнста, сына покойного императора Максимилиана II, на польский престол. Как вы знаете, ключи от Вавеля находятся не в Москве, посольство императора было составлено из уважаемых и верных людей, однако не из первых вельмож Венского двора, что имеет огромное значение в дипломатии. Ныне престол Польско-Литовского королевства занял достойнейший дядя присутствующей здесь графини Стефан Баторий.

С этими словами Габри склонился едва ли не до самого пола, покрытого речным тростником, издающим приятный свежий запах. Алжбета Батори согласно прикрыла глаза, потом опять распахнула их черные озера, окаймленные длинными ресницами.

— В задачу посольства, помимо переговоров о судьбе польской короны, входил сбор всевозможных сведений о загадочной Московии, ее укладе и нравах, о личности тамошнего государя по имени Иван из дома Рюриковичей, правящего русскими землями испокон веков. Пока фон Просек и фон Бухау вели переговоры в московском Кремле, менее заметные члены посольства занимались сбором сведений о положении дел Московского княжества. Задачей было выведать, сколько пушек отливают московиты и сколько лошадей отбирается под седло для армейских нужд, сколь долго способно хозяйство Московии кормить стотысячное войско, и какую часть из этих вооруженных сил формируют превосходные рейтары, которые, вопреки указам императора и польского короля, проникают, соблазненные высоким жалованьем и обещанием земель, крестьян и почестей, на службу царю Ивану.

Габри перевел дыхание, подставил пустой кубок проходящему слуге, чтобы тот наполнил его напитком из вареных слив и груш с добавлением меда, очень вкусным, к слову сказать. Феликс понял, что его друг избрал весьма неглупую нить рассказа, чтобы подчеркнуть их высокий и необычный статус. В самом деле, лазутчики сюзерена самих чахтицких господ, возвращающиеся после важной миссии на востоке, связанные узами привязанности не с кем-нибудь, а с семейством пармского герцога, одним из влиятельнейших имперских родов, это, право, не те люди, которым следовало демонстрировать «кобылу» в чахтицком подземелье.

— Возможно, вам, живущим ближе к пределам Московии, уже давно было известно многое из того, что покажется странным и необъяснимым в пределах земель просвещенной Европы. Например, удивительная покорность знатнейших московитов, которым время от времени царь велит являть своих девственных дочерей на, так называемые, «смотрины». Присутствие здесь высокородных дам и благородной графини Батори не позволяет моему языку описать сей нечестивый обряд, которому предается повелитель Московии…

— Говорите, юноша, — чувственно улыбнулась Алжбета, — нам интересны подробности. Здесь все люди достаточно взрослые.

Феликс дал бы графине немногим больше лет, чем было ему самому, но все остальные за столом и вправду казались старше.

— До двух сотен красавиц собирают в кремлевском тереме со всей огромной Руси, и из оставшихся царь в несколько дней отбирает наикрасивейшую.

— Да может ли такое быть? — возмущенно спросил Ференц Надашди. — Царь не женат?

— Ваше сиятельство, — Габри тут же воспользовался случаем, — несомненно, высокая нравственность и непримиримость к нечестию говорят вашими устами. Благородный человек видит мир, исполненным высокими идеалами, мир, в котором нет места низости и компромиссам со скверной.

Алжбета при этих словах прошептала что-то на ухо мужу, и тот улыбнулся настолько широко, что Феликс не усомнился в превосходном настроении хозяина Чахтиц. Правда, самому ван Бролину в этот вечер были уготованы тяжкие испытания. Он и не подозревал до этого друга в таком злокозненном коварстве.

— Царь был женат уже столько раз, что его новые союзы с дочерями Евы даже церковь схизматиков не решается признавать законными браками. — Голос Габри вдруг стал еще выразительнее, в нем зазвучала скорбь. — Что царь! Что его покорные холопы! Что его верные псы! Московские девушки испокон веков блюли невинность, а замужним считалось предосудительным выставить напоказ даже собственные волосы. Декольте, принятое, как говорят, во Франции и Италии, у порядочной московитки вызвало бы обморок. А теперь представьте чувства невинной, нетронутой знатной девушки, чью честь вот-вот сокрушит московский тиран!