Галина Серебрякова - Похищение огня. Книга 2

В конце лета 1859 года, ввиду победы в Италии, Наполеон III дал амнистию заключенным.

Жан Сток вернулся домой совершенно больным. Спустя несколько месяцев, оправившись немного, он женился на Жаннетте. Потерявший место в депо, изможденный и внешне изменившийся настолько, что выглядел теперь старше своей невесты, Жан хотел отложить брачную церемонию до лучших времен, но Жаннетта сама настояла на свадьбе.

Наконец-то Жан был вознагражден за долгие годы, когда считал себя нелюбимым и отвергнутым. Благодаря заботам жены, молодости и природному здоровью, Жан Сток скоро окреп настолько, что смог приняться за поиски работы. Тщетно обивал он пороги частных железнодорожных компаний. Его бесцеремонно выпроваживали.

— Тебе надо пойти к Плонплону, — сказала мужу как-то Жаннетта. — Он, как и граф Мории, хозяин крупных акционерных железнодорожных обществ.

— Ты сошла с ума. Ведь он двоюродный брат коронованного прохвоста. Та же погань. Зачем мне пачкаться об таких людей? Лучше подохнуть, чем просить у них работы.

— Ты не знаешь его. Не зря этого толстяка прозвали «красным принцем». Он с рабочими запанибрата.

— Волк овце не товарищ.

— Я говорю тебе, что Плонплон терпеть не может Луи-Наполеона и даже не считает его своим родственником. Люди правильно говорили, что императорская мамаша Гортензия и папаша Веруэл ничего общего не имели с Бонапартами.

— Какая нам разница, чьим именем прикрывается деспот, — прервал Жан.

— Но Плонплон распоряжается французскими железными дорогами, а тебе нужно снова водить локомотив. Моя подруга служит горничной у жены «красного» Бонапарта — Плонплона. Эта сардинская принцесса не гнушается говорить с простыми людьми. Может, она якшается с нами назло императрице Евгении, которая спесива, как гусыня. Но какое тебе до этого дело. Я уже попросила эту знатную даму, чтобы принц поговорил с тобой., и представь, когда она узнала, что ты сидел в тюрьме, то сейчас же согласилась помочь.

Жан поморщился, но, подумав и посоветовавшись с друзьями, уступил настояниям жены и отправился на прием к Плонплону.

Принц Наполеон, прозванный Плонплоном, считался опасным уродом в роду Бонапартов и бедствием императорской династии. Его все возрастающая, искусственно подогреваемая популярность среди простых людей вызывала беспокойство в правительственных сферах. Императрица резко обвиняла его в посягательстве на корону ее мужа. Но Плонплон отшучивался и продолжал разыгрывать из себя рьяного демократа-республиканца, посещал народные собрания и увеселения, проповедовал атеизм, устраивал шумные пиршества в дни христианского поста и всячески поносил католическую церковь и римского папу, объявляя себя воинствующим вольтерьянцем.

Одни считали Плонплона чудаком, другие — ловчайшим пройдохой, метящим в императоры.

«Красный принц» жил в небольшом особняке, открытом для всех. Плутоватого вида разбитной швейцар проводил Жана Стока в большой кабинет хозяина, где собралось несколько молодых светских людей, державшихся очень развязно.

Принц оказался низким тучным человеком, удивительно похожим на корсиканца Бонапарта. Желая подчеркнуть свое большое сходство с ним, Плонплон причесывал волосы на пробор и носил мундир, подпиравший короткую шею и второй подбородок круглым высоким воротником.

— Вы провели год в тюрьме за то, что нелестно отозвались о царствующей особе? — без обиняков спросил принц Наполеон. — Какие, однако, нравы. А как же свобода слова, эта основа прогресса и счастья народа? Что же, однако, сказали вы такого еретического? Уверен, что одну только правду, и поэтому сочувствую вам. Потерять год жизни в вашем возрасте весьма, должно быть, досадно. Если вы действительно смелы, то скажите ваше мнение о режиме, господствующем во Франции.

Жан коротко сказал:

— Я коммунист, сын коммуниста и враг цезаризма.

— Что ж, это, правда, крайность, но, значит, вы республиканец. Ужо в древности люди отдали республике предпочтение перед всякой другой формой правления, — сказал Плонплон громко, чтобы его слышали все собравшиеся. — Итак, очевидно, вы смелый человек и, главное, свободолюбивый галл. В век пара и электричества люди должны иметь достойных представителей у кормила власти. Не правда ли, господа?

Все громко согласились с мнением Плонплона, а он, слегка приподнявшись на носки лакированных сапог, принялся охорашиваться перед стенным зеркалом. Он был собой весьма доволен. Шан едва удержался от улыбки и подумал: «Этот толстый павлин изрядно-таки глуп».

— Что вы, представитель народа, думаете о религии и о папских прелатах, этих выжигах и лицемерах, которые сейчас так могущественны в пашей стране? — важно изрек Плонплон, обратившись к Стоку, и выпятил при этом маленькую нижнюю губу, прикусив верхнюю. Точно так же делал, по рассказам современников, император Наполеон I.

— Я не люблю ничего темного, ваше сиятельство, — сухо ответил Жан. — Религия, по словам одного ученого, всего лишь опиум народа.

— Блестящее определение. Поздравляю вас и вашего ученого. Именно дурман, наркотическое средство. Суеверия всегда ввергали Францию в ужасающие бедствия. Вы, очевидно, философ, господин Сток, и делаете этим честь трудовому классу. Я с удовольствием помогу вам получить место машиниста на одном из наших паровозов.

Плонплон прошелся по комнате, заложив руку за спину. Жан выждал, пока он остановится, поклонился и вышел.

Он снова начал водить поезда. Прошло немногим более года, и внезапно Сток получил приглашение к «красному принцу». Он застал у него несколько десятков рабочих.

— Я стою во главе комитета, ведающего отправкой рабочих делегаций на Всемирную выставку, — сказал Плонплон собравшимся, — Несмотря на противодействие министра торговли, мне удалось добиться разрешения для трехсот французских тружеников на поездку в Англию. Надеюсь, вы оцените мои усилия и добрую волю. Я всегда был другом прогресса и труда. Уверен, господа, что вы сумеете поддержать престиж Франции перед всеми странами мира, которые соберутся по ту сторону Ла-Манша.

Принц произнес еще несколько слои о своей готовности защищать интересы народа перед правительством.

Жан Сток был очень удивлен и обрадован неожиданной возможностью побывать в Англии.

Когда рабочие вышли от «красного принца», Стока охватили сомнения, и он поделился ими с товарищами:

— Противно что-то пользоваться милостью этого отродья Бонапартов. Не верю я им, хоть и терплю, как всех эксплуататоров и хозяев. Как он ни заискивает перед нами, — хочет быть императором и тем же миром мазан. Знаем мы таких республиканцев.

— Ты не прав. Это добрый человек, — сказал чеканщик Толен, молодой парень с веселыми глазами. — Ехать нам все равно надо. Повидаем рабочих других стран, да и своих французских изгнанников. Давно пора искать путей к нашему объединению. Есть ли у тебя знакомые в Лондоне, Жан?