Иван Клула - Екатерина Медичи

Екатерина пришла к неутешительному выводу: она поняла причины проволочек своего зятя. В январе 1587 года он заключил договор с Яном-Казимиром. За 150000 флоринов, часть из которых дала королева Английская, он обеспечил себе крупную армию наемников, которыми командовал прусский бургграф [23] Бургграф (нем.) — командующий войсками крепости или города в Святой Римской империи (прим. перев.). Фабиан де Дона. В феврале Екатерина получила подробные сведения о составе этих войск: 12000 рейтар, 8000 ландскнехтов, 6000 швейцарцев и 5000 французских пехотинцев, усиленных 22 артиллерийскими орудиями. Готовилась еще одна армия из 6000 рейтар, «чтобы освежить других».

Но тревогу вызывало не только это казавшееся неминуемым вторжение: 1 марта в Париже узнали новость, взбудоражившую умы. 18 февраля в Фотерингей по приказу Елизаветы Английской была казнена Мария Стюарт. В январе король направил Бельевра ко двору в Лондон, чтобы просить о помиловании королевы Шотландской, приговоренной к смерти 26 октября 1586 года Верховным судом за предательство. Узнав о провале этой миссии, Екатерина была потрясена. «Господин де Бельевр, я крайне огорчена, что вы не смогли ничего сделать для этой бедной королевы Шотландской. Такого еще никогда не бывало, чтобы одна королева судила другую, отдавшуюся под ее защиту, как она это сделала, когда бежала из Шотландии. Вы можете сказать, что небо, земля и бездна восстали против этого королевства: я даже не знаю, на что можно надеяться. Должно быть, Господь сильно разгневался, а мы были слишком злыми, что на нас обрушились такие несчастья и нет никакой надежды из этого выйти, если он не сделает этого умышленно. Я [375] уповаю только на то, что он хочет показать свое могущество и хочет, чтобы мы знали, что он один может нас спасти».

Королева узнала о казни Марии Стюарт 7 марта из письма Бельевра, когда уже возвращалась в Париж. Ее первой реакцией было предаться искреннему огорчению и показать «свое крайнее неудовольствие по поводу жестокой смерти этой бедной королевы», но вторая реакция была иной – она решила извлечь некоторый урок из этого события. «Мне очень тяжело сознавать, насколько мало уважения выказала королева Английская к тому, что вы передали ей от лица короля, моего сына, и она показала большое презрение и нимало не испугалась того, что может из этого выйти. Вот что нам приносят несчастья и смута в королевстве; и пока они не кончатся, так и будет. И именно поэтому я говорю, что раз Господь не хочет дать нам отдохнуть от них, хотя мы так нуждаемся в мире, значит, он все еще гневается на нас, и мы должны молить его сжалиться над этим бедным королевством, которое так измучено; если бы вы видели, как там, откуда я возвращаюсь, все огорчены, что я уехала, а им не смогла оставить ни мира, ни надежды, что он наступит, вы бы тоже были огорчены. И если король не проявит свою силу, чтобы прекратить это зло, я обещаю вам, что есть опасность, что не желая так жить, все найдут решение без него».

Но этот печальный вывод не сломил ее, а только придал сил, чтобы служить своему сыну. 29 марта она писала Бельевру: «Несмотря на все мои болезни, я отправляюсь в путь и со всей поспешностью, на которую я способна, чтобы как можно скорее оказаться рядом с королем, моим повелителем и сыном, чтобы служить ему по мере своих сил. Сердце с трудом выдерживает все это, но Господь мне его укрепляет и дает ему силы выдержать дела, к которым мое женское сердце не привыкло. Я верю, что скоро король одолеет все свои несчастья, ему будут верно служить и давать мудрые советы и только от него будет зависеть, чтобы все шло так, как должно. Для этого нужны сила, терпение, время».

Возвращение королевы-матери придало королю храбрости. В это же время вернулся герцог д'Эпернон, въехавший [376] в Париж с большой помпой в окружении трехсот всадников, что потрясло лигистов. Спустя некоторое время из Нормандии приехал и герцог де Жуайез, но доверие к нему было утрачено, потому что Генрих III находил, что у него слишком уж сердечные отношения с партией Гизов. В результате последовавших за этим встреч король потребовал принудить лигистов к повиновению и прежде всего заставить их вернуть города, которые они незаконно захватили в Пикардии и герцогстве Буйонском. Но чтобы навязать свою волю как лигистам, так и протестантам, Генриху III нужна была поддержка крупных военных сил, а следовательно – много денег.

Финансовые трудности не позволяли Генриху III спешить с началом военных действий. Определив тактическую роль каждого, он впал в набожность и апатию. В июле он участвовал в многочисленных процессиях в Париже, одетый белым раскаявшимся грешником, нимало не волнуясь из-за народных бунтов, во время которых чернь грабила булочные, чтобы добыть хлеб, на который у них не было денег. В августе без особых волнений он воспринял яростные нападки фанатичных проповедников на себя лично и на герцога д'Эпернона: он над ними просто посмеялся, отпраздновав 23 августа в Венсенне свадьбу этого фаворита и Маргариты де Фуа, графини де Кандаль. Новобрачный получил от своего повелителя 400000 экю, а новобрачная – жемчужное ожерелье стоимостью в 100000 экю. Именно в этот период бездеятельности пришла новость о том, что в Страсбурге концентрируются войска, собранные курфюрстом Саксонским и Бранденбургским и Яном-Казимиром.

К 8000 рейтар присоединились 16000 швейцарцев-протестантов, 2000 пехотинцев под командованием герцога де Буйона, сопровождаемые 300 всадниками; еще 4000 швейцарцев шли в Дофине. Король осознал опасность и приказал, чтобы его главная армия шла в Шампань. Он бросил Жуайеза против короля Наваррского. А сам с герцогами де Невэр и д'Эпернон направился 12 сентября 1587 года в лагерь под Этампом, где концентрировались войска. Накануне он вызвал в Лувр купеческого старшину, городских [377] советников и командиров ополчения: в свое отсутствие он приказал им повиноваться королеве, его матери и монсеньору де Вилькье – правителю и королевскому наместнику Парижа и Иль-де-Франса.

Екатерина снова взялась за работу интенданта, которую она так хорошо выполняла в 1552 году при жизни своего мужа. Она следила за фортификационными работами в Париже и во всех маленьких городах соседних провинций: Манте, Мелане, Пон-де-л'Арше, Верноне, Компьене, Мо и Мелене, торговалась с поставщиками сукна, шляп и обмундирования для солдат. Как она писала сыну 9 октября, «не проходит ни минуты, чтобы не было сделано все возможное, чтобы найти деньги». Она предлагала две новые возможности: использовать на оплату жалованья гарнизонам «доход от земель новых верующих, которые окажутся наиболее близко расположенными к этим гарнизонам».

Королева не только интендант. Она еще и военный инженер. По ее приказу тысяча двести землекопов укрепляют Париж. Она отвечает за резервы и тыл. В октябре отдает приказ выступить в поход подкреплению из Бретани и соединиться с королем на Луаре. Она приказывает бальи Иль-де-Франса, Нормандии и Турени начать мобилизацию армий; заказывает и отправляет на фронт палатки, пики и артиллерийские повозки; приказывает занять замки, расположенные вдоль нормандского побережья и следить за возможным нападением англичан; организует наблюдение за мостами и переправами через реки недалеко от Компьеня и в округе Иль-де-Франс. Она неутомима в своей деятельности. Но, несмотря на все свои заботы, она находится в постоянной тревоге, представляя опасности, подстерегающие ее сына. 15 октября она пишет Брюлару, находящемуся возле Генриха III, чтобы он сообщал ей новости как можно чаще: «Самым большим удовольствием для меня будет, если вы каждый день мне будете посылать хоть одно словечко. Когда вы сможете написать только о хорошем самочувствии, это будет для меня большим счастьем». Будет достаточно очень сухого бюллетеня: «Он в таком-то месте, а враги – в таком-то, и он в добром здравии». «Поверьте, [378] это значит – возвращать меня к жизни, потому что я должна исповедаться в моей слабости, которой я очень боюсь. Мне необыкновенно тягостно сознавать, что он зависит от прихотей боя или чьего-нибудь злого умысла». Она постоянно молит Бога о своем сыне. Правящая королева – нежная Луиза де Водемон ходит к причастию за спасение своего супруга каждые три дня.