Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Тому верю, — сказал Пантелеймон Мстиславич, — но княжение твое будет вельми трудным, и ты к этому будь готов. Наипаче же в делах своих николи не забывай, что ты правнук родной великого князя Михаила Черниговского, который лютую смерть предпочел унижению. Свято блюди честь рода нашего, ибо по высоте и древности нет ему равного, быть может, на целой земле.

— Славными предками нашими клянусь, — взволнованно сказал Василий, — что бесчестья роду нашему от меня вовек не будет!

— Добро, сын. А теперь слушай последнее мое слово: жениться тебе надобно. Оно бы давно пора, да неволить тебя до времени я не хотел.

— Батюшка… — начал было Василий, но отец оборвал его:

— Помолчи! Шашни твои со вдовой Кашаевой мне ведомы. Но всякому овощу свое время, и блажь ту, вступивши на княжение, тебе надобно пресечь. Князю без семьи быть негоже, да и о наследнике нужно помыслить. О невесте, для тебя подхожей, я думал немало, и, коли хочешь послушать доброго моего совета, женился бы ты на княжне Ольге, дочери муромского князя Юрия Ярославича. Все, кто ее видел, сказывают, что собою она писаная красавица, умна, и годов ей не более двадцати. Род ее тоже не хуже нашего. Сказать правду, я уже князю Юрию Ярославичу намек на то сделал и знаю, что породниться с нами он тоже не прочь. Остальное в твоих руках, и ты о том крепко подумай. Я же так мыслю, что лучшей невесты, чем Ольга Юрьевна, тебе и желать нечего, и чаю, будет она тебе доброй женой. Ну вот, теперь я тебе все сказал и, как придет мой час, покину сей мир спокойно. А сейчас подойди: благословлю тебя и ступай с Богом.

Василий подошел к отцу и опустился на колени. Князь плохо повинующейся ему рукой перекрестил его трижды, потом нежно поцеловал в лоб. Стоя на коленях и припав губами к руке отца, Василий беззвучно плакал.

За время долгого княжения Мстислава Михайловича, который весьма заботился о восстановлении своих земель, город Козельск, до основания разрушенный ордой Батыя, не только отстроился полностью, но и вырос по количеству населения. Только укреплен он был значительно слабее, чем прежде: как Мстислав Михайлович, так и сын его Пантелеймон, владевший Козельском до вступления на карачевский стол, были миролюбивы и предпочитали расходовать средства не на крепости, а на то, чтобы поднять благосостояние края.

Таким образом, в XIV веке Козельск лишь в центральной своей части был обнесен крепким, стоящим на земляном валу тыном из дубовых бревен да в самой возвышенной точке имел деревянную сторожевую башню, которая была скорее противопожарным сооружением, чем военным.

Внутри огороженного пространства, недалеко от обрывистого берега реки Жиздры, стояли княжеские хоромы, построенные еще Пантелеймоном Мстиславичем. Это было приземистое, скромное по виду строение, состоящее из нескольких соединенных между собой деревянных срубов, с высоким крыльцом и традиционным теремом посредине. В настоящее время здесь жил со своим многочисленным семейством князь Тит Мстиславич, перешедший в Козельск из Звенигорода, после того как старший брат его вступил на большое княжение.

Князь Тит был рачительным хозяином и по натуре прижимистым человеком. Будучи не самостоятельным, а зависимым князем, то есть по существу лишь крупным помещиком с княжеским титулом, он на показную сторону жизни особого внимания не обращал, роскошью пренебрегал и дружину держал очень небольшую, хорошо понимая, что воевать с кем-нибудь все равно не сможет. Зато он обладал изрядным количеством пахотных крестьян, отлично наладил все отрасли своего обширного, охватывающего целый уезд хозяйства, и денежки у него водились.

Он был честолюбив, но это было честолюбие помещика, а не князя: Тит Мстиславич жаждал не столько власти, как богатства, и во власти видел прежде всего способ быстрого и легкого обогащения. Как следствие подобного образа мыслей, мечты его не останавливались на достижении независимости в Козельском уезде. Он прекрасно понимал, что такая овчина не стоит выделки: для того, чтобы добиться независимости, нужно будет идти на большие жертвы, а чем они окупятся, даже в случае успеха? Останется та же земельная площадь, то же количество рабочих рук и те же хозяйственные возможности, а расходов прибавится, и притом немало: надобно будет держать большую дружину, да и жить придется пошире, как подобает самостоятельному государю.

Нет, ему бы не пустяками заниматься в маленьком Козельске, а сесть на большое княжение в Карачеве! Шесть или семь городов с богатыми и обширными уездами прибавились бы тогда к его вотчине, десятки тысяч смердов обогащали бы его казну. Вот это хозяйство! И всем сыновьям хватило бы уделов. А так — куда их пристроишь? По деревням сажать, как детей боярских, что ли?

Вестимо, покуда в Карачеве княжит старшой брат, Пантелеймон, об этом и помышлять грешно. Но Пантелеймон стар и здоровьем слаб. Коли он умрет, неужто на большом княжении сидеть мальчишке Василею? А ведь сядет, и ничего тут, пожалуй, не сделаешь: на его стороне и сила, и право. Такова была воля отца и государя Мстислава Михайловича, чтобы братанич держал под своей рукою родных дядьев. И угораздило же родителя так распорядиться наследием и такую обиду учинить младшим своим сынам!

Так думал князь Тит, и мысли эти особенно настойчиво стали одолевать его после того, как боярин Шестак пригнал в Козельск гонца с извещением, что Пантелеймон Мстиславич тяжко захворал и дни его сочтены.

Через две недели после событий, описанных в предыдущей главе, в трапезной козельского князя, за широким дубовым столом, крытым вышитой полотняной скатертью, сидели, потягивая мед, четверо собеседников: сам хозяин, Тит Мстиславич, — невысокий и худощавый мужчина угрюмого вида, с изрядно уже поседевшей рыжей бородой; его старший сын Святослав, человек лет тридцати, тоже невысокий и рыжий, чем-то напоминающий лису; знакомый уже нам боярин Шестак и, наконец, князь Андрей Мстиславич Звенигородский. Это был высокий, крепкий мужчина, весь облик которого дышал внешним благообразием. Волнистая русая борода его веером стелилась по груди, лицо было чисто и бело, а ласковые голубые глаза глядели на собеседника почти с детской доверчивостью. Словом, у Андрея Мстиславича была выгодная внешность: она сразу располагала к нему людей. И разве что очень тонкий наблюдатель заметил бы в его словах и манерах нечто наигранное и рассчитанное. Князь Андрей так хотел и так привык нравиться окружающим, что совершенно непроизвольно уже применял для этого целый ряд мелких, выработанных практикой и перешедших в привычку приемов.