Михаил Каратеев - Русь и Орда

— И то может быть, — согласился Вельяминов и, чуть помолчав, добавил: — А скажи, ты, часом, в Москве не бывал? Твое обличье мне будто знакомо.

— Случилось и в Москве побывать, — с видимой неохотой ответил Некомат. — Три тому года наезжал я туды с другими нашими сурожанами.

— А, помню я тот караван! Сам покупал тогда у вас оксамит и узорочье [283] Оксамит — рытый шелковый бархат. Узорочье — драгоценности. . Почто же ты в Москве не остался? Иные ваши гости у нас прижились и богатеют.

— Не было мне удачи… Подкатили меня тогда завистники мои, Васька Капица да Тимошка Весяков.

— Знаю их. Оба ныне в деньгах и ворочают на Руси большими делами. Мог бы и ты. Да погоди: не тебя ли тогда повелел государь наш, Дмитрей Иванович, бить батогами и гнать из Москвы за то, что спустил ты его приказному гнилое сукно для дворцовой стражи?

— Меня, боярин… А в чем моя вина? Всякий купец хочет продать свой товар, будь он добрый, будь он худой. Я его силком не навязывал — надо было глядеть. На то покупщику и глаза дадены, чтобы он видел, что берет. И коли я оказался в торгу сильнее и сметливее, так за то меня батогами бить?!

— Ну, это как сказать. По мне, сметливее оказались те твои земляки, кои торговали по совести и с того в Москве забогатели. У нас это ныне легко — только почни да не плошай! Тебе же туда пути заказаны… До поры, вестимо, покуда княжит над Русью Дмитрей Иванович.

— Коли так, мне Москвы больше не видать: по летам князь ваш мне в сыны годится, он меня вдвое переживет. А жаль. Все же тогда успел я купить близ Москвы сельцо и добрую пустошь. Думал, сгодится, ан теперь пропадет зазря.

— Как знать! Не редкость люди и в молодых годах помирают, особливо князья. Наипаче когда есть охотники в том им помочь.

— А что? — насторожился Некомат. — Нешто Москве не люб этот князь?

— Москва — это тебе не один человек. Кому люб, а кому и не люб. Немало есть таких, которые втайне держат сторону Михайлы Тверского. То вельми понятно: Дмитрей Иванович, по себе знаешь, норовом крут и многих достойных людей изобидел зря. А князь Михайла сердцем кроток и к тому щедр.

— Вот ему бы на Руси и княжить, — вздохнул Некомат. — Можно было бы вершить дела. Дай-то Бог!

— Будешь плох, не даст и Бог. А коли есть догадка, на Москве денег кадка, — усмехнувшись, промолвил Вельяминов и, помолчав, добавил: — Небось рад, что не угодил на каторгу?

— Век не забуду того, милостивец, как ты меня от погибели спас! И коли оставишь меня на воле, вот те крест святой: не минет и года, как возверну тебе все сполна, что ты отдал за меня татарину. А ежели велишь остаться у тебя в холопах, на то теперь твоя воля, и я ее должен исполнить.

— Холопов у меня и без тебя хватает, — небрежно сказал боярин. — Я тебя откупил лишь по жалости: обидно мне стало, что поганый басурман на русского человека надевает ошейник, ровно на пса. Ты свободен, как и досе был, а той тысячи дирхемов можешь мне вовсе не отдавать, для меня это безделица. Я еще и другое сделаю: дам тебе взаем сколько потребно, дабы снова ты стал на ноги, как подобает купцу столь старого рода. Расторгуешься — отдашь, а то и просто отслужишь. Мне здесь, при Мамае, верный человек надобен.

— Да воздаст тебе Господь сторицею за доброту и за ласку твою, боярин! А уж во мне не сумневайся. Когда тебе что потребуется, только скажи! В лепешку расшибусь, руки и ноги себе узлами позавязываю, а сделаю все, как надо! У меня тут лазеи есть повсюду.

— Вот и ладно. Когда будет надобно, пришлю гонца. Коли он тебе покажет серебряный дирхем Узбековой чеканки, с дыркой посредине, — ему верь во всем и сделай, что он скажет. И помни крепко: мне в моих делах пособишь — тем и себе путь в Москву откроешь. А там денег кадка… Смекаешь?

— Лучше некуды, боярин! Я ведь тоже не на руки обувки надеваю! За меня будь надежен.

Пока Дмитрий Иванович ездил в Орду, князь Михайла Тверской тоже не терял времени даром. В Литве он без особого труда договорился с князем Ольгердом о новом совместном походе на Москву. Но сколько он ни настаивал на необходимости действовать немедленно, пока его ярлык на великое княжение еще сохранял свою законную силу, осторожный Ольгерд, привыкший тщательно готовиться к своим походам, до следующего лета выступить не соглашался.

Тогда Михайла Александрович, чтобы использовать отсутствие Дмитрия и хоть чем-нибудь ему досадить, тою же осенью сам вторгнулся в северные московские земли. Он захватил и разграбил Бежецкий Верх [284] Бежецкий Верх — ныне Бежецк, город в Тверской области. Первоначально он принадлежал Великому Новгороду, потом Москве. и Углич, откуда послал гонца к ярославскому князю Василию Васильевичу, предлагая ему отложиться от Москвы и действовать сообща против Дмитрия. Но князь Василий ответил решительным отказом и стал готовить свой город к обороне, призывая на помощь соседних князей — ростовского и белозерского. Однако Михайла Александрович, у которого войска было немного, на Ярославль не пошел, а, повернув на север, захватил врасплох город Мологу, разграбил его и сжег. Оттуда он двинулся на Кострому, но, не дойдя до нее пятидесяти верст, получил известие о том, что Дмитрий Иванович возвратился из Орды в Москву. Это заставило тверского князя прекратить поход и возвратиться в свои земли.

Тем временем Ольгерд, усиленно готовясь к новой войне с Московской Русью, по своему обыкновению хитрил и прикидывался другом Дмитрия. Он прислал в Москву большое посольство, заверяя Дмитрия Ивановича в том, что вмешиваться в московско-тверские распри больше не станет, и даже предложил заключить мир и дружбу с Москвой браком своей дочери Елены с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским. Его предложение было принято, состоялось обручение молодых, назначили и день свадьбы.

Теперь все, по видимости, складывалось для Москвы благоприятно: отношения с Ордой были налажены, со стороны Литвы в ближайшем будущем опасность не угрожала, было очевидно и то, что Михайла Александрович не возобновит своих нападений, пока сын его находится в Москве заложником. Но Дмитрий Иванович знал по опыту, что такое затишье не будет долгим, и потому решил не упускать времени, удобного для того, чтобы разделаться с рязанским великим князем Олегом Ивановичем.

Перед самым Рождеством на Рязань выступила московская рать под начальством воеводы князя Боброка-Волынского.