Михаил Каратеев - Русь и Орда

Карач-мурза ответил не сразу. Все, что говорил Рустем, было ему слишком понятно, хотя и больно кольнуло его в сердце. Да, Рустем настоящий татарин, и как осудить его за это, если даже отец его родился в Орде и сам до сих пор не сумел понять — русский он или татарин?

— Я сказал вам то, что считал нужным, и хотел, чтобы вы меня поняли, — промолвил он наконец, и в голосе его прозвучал холод, неожиданный для него самого. — Но вы уже взрослые люди, и каждый вправе решать сам за себя. Твои слова мне понятны, и я не осуждаю тебя. Но помни, что даже победная война не всякому приносит удачу и славу и что в наши решения последнюю поправку вносит Аллах… Ну, а ты? — помолчав, обратился он к Юсуфу, до сих пор не промолвившему ни слова.

— Я думаю, отец, что если ты надолго уедешь в Самарканд, а Рустем уйдет на войну, кому-нибудь нужно остаться в нашем улусе.

— Это истина, — промолвил Карач-мурза, с благодарностью взглянув на младшего сына, лицо которого продолжало оставаться невозмутимым. — Поезжай в улус, там давно не было хозяйского глаза. Завтра я скажу великому хану, что посылаю тебя туда.

К началу июля сборы Тохтамыша были закончены, — в его распоряжении имелось теперь двадцать три тумена отборного и хорошо снабженного войска. С Руси тоже приходили благоприятные для него известия: там нападения татар никто не ждал, князь Дмитрий находился в Москве и войска при нем было немного. В самой Орде и на всех рубежах ее было спокойно, — таким образом, ничто не препятствовало походу, и все, казалось, сулило ему удачу.

Но Тохтамыш понимал, что едва он отдаст приказ о выступлении и все узнают, что он идет не на Азербайджан, а на Русь, — туда сейчас же полетят гонцы с извещением об этом, которые значительно опередят его войско и дадут князю Дмитрию время приготовиться к отпору.

Знал он и то, что такое предупреждение Московскому князю пошлет кто-нибудь из находящегося в Сарае русского духовенства или из купцов, которых было много во всех крупных городах Орды. Поэтому незадолго до начала похода во всех поволжских городах, от Сарая-Берке до Великого Булгара включительно, в заранее назначенный день по велению великого хана были перебиты все русские купцы, а товары их взяты в ханскую казну. Православного духовенства Тохтамыш уничтожить не решился, да в этом и не было особой надобности: все оно жило в Сарае, на русском епископском подворье, которое было приказано крепко караулить, не выпуская оттуда ни одного человека.

Чтобы возможно дольше сохранить свое движение в тайне, Тохтамыш пошел не через Рязанскую землю, как обычно ходили татарские орды на Русь, а по левому берегу Волги. И, только миновав Великий Булгар, переправился на русский берег недалеко от Нижнего Новгорода, а отсюда, обходя крупные города, лесами двинулся прямо на Москву.

Но если о приближении Тохтамыша не знали в Москве (во всяком случае, так думал великий хан), то в Нижнем Новгороде о нем стало известно, едва только орда начала переправу.

Князь Дмитрий Константинович о сопротивлении, конечно, и не помышлял. Не зная, пойдут ли татары прямиком на Москву или по пути разграбят его столицу, до которой им было рукой подать, он совершенно растерялся: что предпринять? Бежать из Нижнего в Суздаль, как он обычно в таких случаях делал? Послать гонца к Московскому князю, извещая его об опасности, и просить помощи? Но эту мысль он тотчас отбросил: помощь из Москвы все равно не поспеет вовремя, а если так, — зачем предупреждать князя Дмитрия Ивановича, с которым у него старые счеты? Пусть ныне и он отведает татарских гостинцев, как не раз случалось Нижнему Новгороду! Наикраше будет, пожалуй, самому поладить с Тохтамышем, чтобы не грабил Нижнего, да потрафить ему сколь возможно: ведь великое княжение он теперь у Московского князя беспременно отымет, а кому и передать-то его, как не Суздальско-Нижегородскому князю, который и прежде над Русью княжил [368] Князь Дмитрий Константинович Суздальско-Нижегородский получил ярлык на великое княжение над Русью в годы малолетства Дмитрия Донского. Несколько лет спустя последний отобрал у него великокняжеский стол. , а ныне, не в пример иным, выказывает полную покорность великому хану?

Придя к такому решению, Дмитрий Константинович велел позвать к себе обоих сыновей, Василия и Семена.

— Живо собирайтесь в путь, — сказал он молодым князьям, когда те явились, — поедете к хану Тохтамышу, на перевоз. Скажите ему, что Нижегородский князь шлет низкий поклон и доводит, что он как прежде был, так и навеки ему, великому хану, будет другом и верным слугой. Да пусть не гневается, что не даю ему помоги против Московского князя: не ведал я того, что идет он войною на Москву, и потому войска собрать не успел. Но чтобы усердие мое к себе он видел, даю ему, вместо того, самое мне дорогое: обоих сынов своих, которые пойдут с ним на Москву и, чем будет надобно, ему, царю нашему, не жалея себя, помогут. Да на всем том бейте ему челом, чтобы не велел грабить Нижнего и иных городов наших!

Собравшись и захватив с собою сотню дружинников и слуг, а также подарки для великого хана, князья Семен и Василий отправились в путь. Но на переправе они уже никого не застали и двинулись дальше, по следам татар, углубившихся в мордовские леса. Тохтамыш шел вперед с такой поспешностью, что угнаться за ним оказалось нелегко. Брать Нижний Новгород он вовсе не собирался: не в его интересах было задерживаться и раньше времени обнаруживать свое вторжение в русские земли. Нижегородские князья это поняли сразу, по взятому ордой направлению, но тем не менее назад они не повернули и догнали Тохтамыша на четвертом переходе. Великий хан принял их милостиво и повелел находиться при своей особе, вместе со старшими ордынскими князьями.

К середине августа, пройдя через Мордву и Мещеру, войско Тохтамыша подошло к рубежам Рязанской земли. Здесь уже ожидал его, со своими боярами, великий князь Олег Иванович, до которого дошли слухи о движении татар.

Он поспешил навстречу хану, чтобы, как и нижегородские князья, ценою полной покорности и привезенных подарков купить пощаду для своей вотчины. Но если два года тому назад, будучи вынужденным союзником Мамая, он все же не желал победы татарам и умышленно опоздал на соединение с ордой, то теперь было иное: понимая, что в случае своей победы Дмитрий Донской не простит ему вторичного предательства, он всем сердцем хотел поражения Московского князя, видя в этом свое единственное спасение.