Сергей Мильшин - Волхв

Смагин притих за деревом. Вскоре совсем рядом зашуршала хвойная подстилка под чьими-то ногами, и знакомый голос прокричал негромко:

— Эй, Кленка, выходи. Здесь все свои.

Сапожник, неуверенно улыбаясь, вывалился из-за дерева. На него улыбчиво глазели, кроме самого перевозчика, трое заросших по самые брови мужиков разного роста и возраста, но в похожих холщовых кафтанах и плохоньких ботинках на завязках. У того, что стоял посередине, самого маленького и рыжеватого, на боку висел дорогой меч, а на поясе нож, у остальных, кроме ножей, оружия с собой не было.

— Ну, здрав будь, Клёнка-христианин, — тот самый, вооруженный мечом шагнул вперед, прижимая руку к груди. — Будь гостем. Не обидим, — он чуть склонил голову. Остальные повторили его жест.

Смагин ответил им глубоким поклоном в пояс.

До хутора дошли быстро. Он оказался совсем рядом, наверное, за крайними деревьями. Но расположен между соснами с умом, так, что чуть отошел и уже не видно. Две грозные лайки бегали у крыльца. Увидев приближающихся людей, они уселись в стороне, помахивая хвостами. На хуторе, выстроенном в ряд, Смагин насчитал семь строений. Четыре из них, несомненно, были жилыми. Избы выдавали слюдяные окошки с резными наличниками. В вытянутом срубе, судя по донесшемуся ржанию, держали лошадей, рядом с ним прятались в соснах банька и сарай. Причем банька выделялась из всех построек свежестью бревна. Похоже, ее, в отличие от остальных срубов, поставили совсем недавно.

У крайней избы его пропустили вперед и указали на крыльцо.

— Милости просим.

В избе, куда Смагина провели заросшие мужики, было чисто и прибрано. Клёнке показалось, что здесь не обошлось без женского участия. В красном углу горел по обычаю фитилек в плошке под небольшими идолами Перуна и Велеса. Усадив гостя за стол в центре горницы, хозяева тоже устроились по противоположной стороне вытянутого прямоугольником, грубо, но добротно сколоченного стола. Перевозчик занял место рядом со Смагиным.

— Ну, давай знакомиться, — старший из мужиков, первым обратившийся к нему недавно в лесу, сел поудобнее и свернул широкие ладошки в такие же огромные кулаки.

— Клёнка, Смагин. Сапожник я из города.

— Не слышал. А я Нарышка, атаман тут, — он обвел глазами стены избы. — Этот, — он наклонил голову вправо, указав на плотного и жилистого, с толстыми руками, еле помещающимися в узкие для него рукава рубахи, товарища, — Тугарин.

Тугарин, не двигаясь, молча и, похоже, без особых эмоций, глядел на Смагина.

Клёнка склонил голову.

— Ты от него слова не жди. Он у нас безъязычный.

— Как это?

— Да так, язык ему выдернули гораки, когда он их веру собачьей обозвал. Теперь поумнел, молчит.

Тугарин что-то недовольно промычал. Атаман не обратил на него внимания.

— Это, — он глянул налево, — Буслай, рубака каких мало. Может один с десятерыми справиться.

Они кивнули друг другу. Смагин внимательней вгляделся в лицо Буслая. Обычное лицо, каких много по Руси: нос картошкой, голубые глаза, белая кожа под светлой же густой бородой и усами. Он был совсем молод, не больше тридцати лет. И когда только успел набраться мастерства? В представлении Смагина, мастеру боя должно быть не менее сорока — сорока пяти.

Буслай весело сверкнул глазами:

— Сейчас Руся, жена моя, что-нибудь покушать сварганит, поди, голодные?

Около Смагина шевельнулся Верослав:

— Да есть маленько.

— А потом баньку протопим, — атаман хмыкнул. — Наш молчун мастер баньку топить.

Тугарин недовольно отвернулся. Смагин понял, что здесь они что-то не договаривают. Но спрашивать было неудобно.

Стукнула дверь за спиной и дробные каблучки простучали по половицам. Мужики улыбнулись входящей женщине.

— Здравы будьте, гости дорогие, — она обошла стол и поставила на него вместительный казанок. Даже через закрытую крышку от него исходил аппетитный запах наваристых щей. Клёнка сглотнул слюну.

После обеда Тугарин, грузный и ощутимо мощный — Клёнка невольно с восхищением наблюдал за его движениями — «Сколько ж в нем силы?» — отправился топить печь. Остальные вышли на крыльцо и присели на верхней ступеньке. Только Буслай остался в горнице помочь жене с посудой.

— А что это ты говорил, что Тугарин мастер печки топить? С подвохом каким что ли?

Атаман улыбнулся, вспоминая:

— Тугарин у нас парень огонь, в драке первый будет, большой, сильный, но это и недостаток — в каморке ему не развернуться. Ну, так он у нас первую баню-то из-за этого и спалил.

— Как это?

Верослав тоже подался вперед:

— Ну-ка, ну-ка, я такого еще не слышал. То-то у вас баня новая.

— Новая, — Нарышка скривился в ухмылке. — Рассказываю откуда у нас новая баня. Запалил он раз печку, ну, и пока разворачивался, задом у печки бок и разворотил. Обжегся, конечно. Прибежал — мычит, руками машет, а чего мычит, чего хочет, сразу не поняли. Пока сообразили, баня уже занялась. До речки отсюда саженей сто будет. Бежать за водой поздно. Так и сгорела. А, почитай, лет с десять стояла, и ничего. Пришлось нам новую строить. Ну, молчун больше всех старался — вину отрабатывал. Бревна, какие мы вдвоем не поднимем, сам тягал. Здоровья у него дай Бог. В новой бане мы специально для него предбанник побольше сделали.

— А обжегся-то сильно?

— Не-е, спереду не сильно.

— А с заду? — Клёнка, догадываясь об ответе, уже улыбался.

— А с заду вся шкура, как чулок, слезла. Месяц нас охранял.

— Как охранял? — не понял Смагин.

— Ну, стоял всегда рядом. Мы сидим, а он не может. Вот и охранял.

Посмеялись. Поглазели по сторонам. Подбежали, лихо закрутив хвосты в кольцо, лайки. Атаман ласково погладил сначала одну, потом другую. Собаки сидели смирно, только вытягивали головы, подставляя загривок под его широкую ладонь. Клёнка разглядел, что это были кобель и сука.

— Хорошие собачки.

Нарышка махнул им рукой в сторону, и собаки дружно посеменили в указанном направлении.

— Хорошие. Охранники и защитники. А еще и на охоту с ними хожу. Так такие промысловики, я тебе скажу. Лучше и не надо.

Появился из дома Буслай и остановился позади, подперев плечом балку.

— А как медведя дерут! — включился в разговор он. — Это надо видеть.

Из-за последних сосен выглянул Тугарин и, убедившись, что его увидели, махнул призывно рукой.

— Айда в баньку, — атаман поднялся первым. — Ну, если он опять веники не запарил…

Тугарин не забыл залить корыто с березовыми вениками горячей водой. Попарились знатно.

На выходе, распаренные и усталые, почти не разговаривали. Остановились на улице, подышать. Вечер навалился мутный, но не темный. Во всяком случае, строения хутора угадывались в сумраке до самого последнего. Стих ветер, почти не досаждали комары. На душе было легко и светло. В этот момент Смагин совсем забыл о своем непростом положении и о том, что его сейчас ищут дружинники по всему краю. Вместо этого Клёнка вдруг чувствовал, как сами собой закрываются глаза. Ему резко захотелось спать или хотя бы прилечь. Верослав заметил это: