Марк Алданов - Чертов мост (сборник)

Размеренным изученным шагом, высоко поднимая ногу и тяжело, с ударом, опуская ее на ковер, во главе мальтийского кортежа медленно шел землисто-бледный император. Он был в Преображенском мундире, но Штааль, стоявший у стены во втором ряду гостей, заметил это не сразу: поверх мундира на государе был шитый жемчугом долматик пунцового бархата, а поверх долматика еще какая-то мантия. Рукой император придерживал на голове венец мальтийского гроссмейстера. По паркету за государем скользила, развлекая внимание, широкая разноцветная лента, спускавшаяся с его правого плеча. На нее, видимо, смертельно боялись наступить оруженосцы, следовавшие за Павлом с обнаженными палашами. За оруженосцами, в красных рыцарских костюмах, цепляясь ногами за непривычные тяжелые палаши, с бледными лицами, шли великие князья, немецкие принцы и высшие сановники Российского государства.

В ту минуту, когда император показался в конце анфилады комнат и несколько сот человек склонилось в низком поклоне, — на хорах зала Гваренги заиграла музыка. К общему удивлению, она играла не гимн. Она играла торжественное и страшное.

Медленно, странной походкой шел безумный император.

Слева, сзади от него, выделяясь черным пятном на алом фоне мальтийских мундиров, измученно подвигался вперед умирающий князь Безбородко.

Находившийся в зале в числе маловажных гостей старый композитор Сарти слушал музыку со всевозраставшим удивлением. Ему, впрочем, и прежде казалось, что директор придворной капеллы — музыкант необыкновенного дарования.

Перед самым ужином взвинченный музыкой Штааль, гуляя у дверей голубой гостиной, дождался наконец Александра Андреевича. С умоляющим выражением он подбежал к нему и, осторожно взяв князя за рукав, напомнил о своей просьбе. Безбородко уставился на молодого человека своим непонимающим взглядом.

— Да, да, в рыцари, в кавалергардский корпус, — повторил он наконец, испуганно глядя на Штааля. — Конечно… В Мальтийский орден? Ну что ж, я скажу… Сегодня же скажу Литте…

Он высвободил рукав и хотел идти дальше, но посмотрел на Штааля и задумался. Ему пришло в голову, что, вероятно, он последний раз в жизни видит этого молодого человека, к которому он был расположен.

— Тебе это очень важно? — спросил он Штааля, положив ему руку на плечо.

— Больше, чем могу выразить, Александр Андреевич, — горячо ответил Штааль.

Безбородко смотрел на него с сокрушением:

— Знаешь что? Чем с Литтой говорить, дай-ка я сейчас попрошу государя… Подожди меня здесь…

Штааль рассыпался в выражениях признательности. Александр Андреевич вздохнул и снова скрылся за дверью голубой гостиной.

«Кажется, дело в шляпе! Неужели государь откажет канцлеру? — радостно думал Штааль, нервно расхаживая по комнате. — Сейчас, пожалуй, меня туда потребуют… О чем они могут спросить?.. Государя надо назвать Sire [324] Ваше величество, государь (франц.). … Говорят, Уваров императрицу на днях назвал Sirene [325] Сирена, русалка (франц.). . Он думал, что это женский род от Sire. Ну, да не в этом дело… Вот идет Иванчук — как бы не помешал… Почему так долго тянется?.. Наконец! Слава Богу!..»

Безбородко с порога, держась за ручку полуоткрытой двери, быстро подзывал его к себе косым движением глаз и морщин лба. Штааль замирая вошел в голубую гостиную. После шума тех зал его поразила тишина, бывшая в этой комнате. В ней находилось человек десять. Но Штааль видел только стоявшего посредине спиной к столу невысокого человека с землистым лицом, безумными глазами и странными трубочками завитых волос около ушей.

— Это он? — спросил хриплый голос.

— Он, ваше величество, — ответил князь Безбородко.

— Monsieur, agenouillez-vous! [326] Преклоните колени, сударь! (франц.)

Штааль опустился на колени, не смея поднять глаза. Вдруг над ним крестообразно сверкнул обнаженный палаш. От неожиданности он чуть не вскрикнул и невольно подался телом назад. Клинок больно задел его по уху и ударил по плечу плашмя.

— Nous, par la grace de Dieu, grand maltre de l’ordre de Saint Jean de Jerusalem [327] Мы, Божьей милостью, гроссмейстер ордена святого Иоанна Иерусалимского (франц.). , — произнес, повышаясь, хриплый голос, очень чисто и легко выговаривавший по-французски. Голос оборвался.

Штааль поднял глаза и с ужасом их опустил.

— Nous vous proclamons chevalier de cet illustre et puissant ordre! [328] Мы посвящаем вас в рыцари этого именитого и могущественного ордена! (франц.) — вскрикнул вдруг голос.

Все молчали, потупив глаза.

На Штааля пахнуло запахом аптеки; он услышал над ухом испуганный шепот Александра Андреевича:

— Да целуй же руку!.. Руку целуй!

Неловко, испуганно Штааль поцеловал — почему-то два раза — горячую руку, державшую опущенный меч.

— Теперь ступай подобру-поздорову, — шепнул еще тише Александр Андреевич.

Штааль попятился к выходу. Только у дверей он совсем поднял глаза. Император, показывая на него, говорил что-то военному губернатору Петербурга. Пален в белом мундире внимательно смотрел на царя, чуть наклонившись с высоты своего большого роста.

«На кого это он похож?» — подумал Штааль, не помня себя от радости.

Чуть не в дверях его встретил и заключил в объятия Иванчук, очевидно подсматривавший в щелку. Поздравляли с милостью и другие гости, находившиеся в той же комнате. Штааль, поглаживая ухо, блаженно принимал поздравления.

— Спасибо… Очень, очень благодарю… Извините… Ах, ради Бога!.. Поверьте… Да, да, в рыцари. И в кавалергардский корпус… Я очень рад… — бессвязно говорил он. Дверь голубой гостиной снова открылась. В комнату вошел Пален. Он окинул ее быстрым взором умных проницательных глаз, отыскал Штааля и с легкой усмешкой поздравил его. Разговоры замолкли.

— По приказу государя императора, — сказал Пален чрезвычайно значительным, даже мрачным тоном, который странно не согласовался с его усмешкой (казалось, будто он шутит), — вы назначены, с зачислением в кавалергарды, в десантную армию адмирала Ушакова, действующую против республики Партенопейской…

Последние слова он произнес как будто явно шутливо. Но содержание его слов очевидно противоречило всякой мысли о шутке.

— Барон, я не знаю, как и благодарить… — начал радостно Штааль.

— Граф, граф, — подсказало ему сразу несколько человек.

Штааль вспомнил, что Палену было на днях пожаловано графское достоинство, и покраснел. Пален поглядел на него с той же непонятной усмешкой, круто повернулся, не дослушав, и вернулся в голубую гостиную.

— Так ты назначен в поход?.. Отчего же не в армию Суворова? — взволнованно спросил Штааля Иванчук.

В голосе его звучало искреннее сочувствие, относившееся, впрочем, к походу.