Анна Овчинникова - Легенды и мифы Древнего Востока

…А тем временем Гильгамеш, повалившийся спать после шумного пира, вдруг проснулся, растревоженный странным сном. Что это было — похмельный бред, шутка богов или предзнаменование? Вскочив с ложа, царь поспешил в храм Эгальмах к своей матери, жрице Нинсун: никто лучше нее не умел истолковывать смысл ночных видений.

— Мама, мне приснилось, что на небе ярко вспыхнули звезды и кто-то огромный вдруг упал на меня, словно камень! Я хотел сбросить его — но он был слишком тяжелым, я ударил его, да он не поддался! Тут мы схватились в яростной драке, и весь народ Урука на нашу битву дивился. Отовсюду сбежались простые люди, целовали моему противнику руки и край одежды, называя его своим защитником и спасителем! Наконец я понял: нам не одолеть друг друга, и тогда взялись мы с незнакомцем за руки, как родные братья. Полюбил я этого человека всем сердцем и привел к тебе, в этот храм, мама — ты же назвала его младшим сыном!

Вот как истолковала мудрая жрица Нинсун сон Гильгамеша:

— Тот, кто явился тебе во сне, скоро придет в Урук, и тогда ваши судьбы пересекутся. Станет он тебе дороже родного брата, вместе суждено вам сражаться и веселиться. И тебе, и всей нашей стране он будет надежной защитой, а мне — утешением в печалях!

Раним утром Шамхат разбудила крепко спавшего Энкиду:

— Вставай, милый! Проснись! Пора в путь, город Урук неблизко.

Энкиду вскочил на ноги, отряхнулся по-звериному, разбрызгав росу с золотых кудрей, — и хотел уже зашагать по тропинке, но блудница с улыбкой преградила ему дорогу. Сбросив с плеч накидку, Шамхат разорвала ее пополам и из одной части сделала одежду для друга, а в другую облачилась сама. Взяв Энкиду за руку, как ребенка, женщина повела его туда, куда он никогда раньше не бегал, — к пропахшим дымом пастушьим хижинам, к овечьим загонам.

Пастухи глядели на них и удивленно шептались:

— Посмотрите, как похож этот путник на Гильгамеша! Правда, ростом чуть ниже, зато в плечах пошире. Наверное, это тот самый дикарь, молва о котором бежит по степи, — тот, что уводит из сетей охотников добычу!

Пастухи поставили перед Энкиду свежий хлеб, налили ему кружку сикеры — но тот смущенно смотрел на незнакомые яства, не решаясь к ним прикоснуться.

— Ешь хлеб, Энкиду, пей сикеру! — подбодрила блудница. — Привыкай к тому, что любезно людям!

Отведал Энкиду хлеба — он пришелся ему по вкусу, выпил сикеру — и сердцем развеселился. До самой ночи пировал он с хлебосольными пастухами, а когда опустилась темнота, ушел сторожить стада, отгонять волков, бороться со львами… Всю ночь герой охранял загоны, пастухи же спокойно спали.

— Знаешь, Шамхат, мне понравилось быть человеком! — заявил поутру Энкиду блуднице. — Только скажи, почему тот путник бредет с таким мрачным видом? Неужели не все люди довольны жизнью?

И впрямь — мимо пастушьего стана тащился человек с таким угрюмым лицом, как будто дорога вела его прямиком в Иркаллу…

Вот что ответил незнакомец на расспросы Шамхат и Энкиду:

— Жизнь хороша только для тех, кто родился в царских палатах! А такие, как я, приходят в свет для тяжкого труда, обид и мучений. Много лет я копил выкуп за невесту, уже и брачный чертог был для нас построен, и свадебный пир приготовлен — да между мной и суженой встал Гильгамеш, отпрыск Нинсун, будь он проклят! Отнял у меня царь и невесту, и счастье, и я ушел куда глаза глядят из Урука. Лучше умереть в степи, стать добычей волков и шакалов, чем оставаться в городе потехой для Гильгамеша! Видно, боги так присудили, чтобы высшие наслаждались счастьем, а низшим остались в удел только покорность, смирение и молитвы!..

Гневно закричал Энкиду и со всех ног устремился в город, на поиски жестокого Гильгамеша.

А в это время царь, устав от пира, потехи ради перебил всю посуду и пошел к красавице Ишхаре, сладострастной, как сама богиня Иштар…

Шел, да не дошел! Перед самым порогом кто-то вдруг преградил ему путь, со страшной силой оттолкнул прочь от двери. Его, царя Урука, отшвырнули прочь, как простого бродягу!

С яростным ревом Гильгамеш бросился на дерзкого незнакомца — и они схватились в дверях, как лев и дикий бык, как два степных урагана! Косяки разлетелись в щепы, служанки Ишхары испуганно визжали, стены качались и трещали… Остались бы от дома одни развалины, если бы противники вместе с дверями не вывалились наружу. Драка продолжалась уже на улице, и на невиданный бой, затаив дыхание, глазели сбежавшиеся отовсюду люди. Впервые кто-то осмелился дать отпор Гильгамешу! Впервые нашелся человек, не уступающий царю в силе!

И вот Гильгамеш получил такой удар, что покачнулся и упал на одно колено.

— Слава тебе, наш спаситель! — завопили урукцы и кинулись целовать Энкиду руки и край одежды. — Слава смельчаку, посланному в Урук самими богами!

— Да, теперь я вижу — ты тот, кто явился мне недавно во сне, — пробормотал Гильгамеш. — Мать сказала — тебе суждено стать моим защитником, другом и братом, но если бы ты ударил немного сильнее, тебе некого было бы защищать, слышишь, братец?

— Ты тоже неслабо бьешь, — отозвался Энкиду, подавая упавшему руку. — Что, угомонился или продолжим?

— Лучше сойдемся на ничьей, — предложил Гильгамеш. — Как, согласен?

Герои посмотрели друг на друга, засмеялись и, взявшись за руки, пошли в храм Эгальмах, к жрице Нинсун.

— Мама, посмотри! Вот человек, который недавно привиделся мне во сне, — Энкиду, дитя бескрайней степи. Он осмелился бросить мне вызов и чуть не одолел меня в драке, он горько упрекал меня за бесстыдные буйства! Помнишь, ты обещала принять его как младшего сына? Так вот он, мой брат, одари его материнским словом!

— Наконец-то нашелся человек, образумивший моего бедового неслуха! — воскликнула жрица, ласково касаясь золотых кудрей Энкиду. — Богатой жертвой я почту богов за то, что они послали Гильгамешу такого друга, а мне — младшего сына, отраду моего сердца!

С того дня Энкиду зажил бок о бок с Гильгамешем, вместе с царем верша дела во дворце, одеваясь в роскошные наряды, угощаясь изысканными яствами и тонкими винами… Но никак не мог привыкнуть к пестрой, шумной и суетливой жизни Урука.

День ото дня побратим Гильгамеша становился все печальнее и мрачнее, и наконец царь не выдержал и напрямую спросил, что его тревожит?

— Почему тебе даже праздник не в радость? Почему ты то молчишь, то ноешь, то злишься? У тебя есть все, о чем мечтает любой смертный, так скажи — что еще твоей душе угодно?

— Если это все, о чем мечтают люди, — значит, я не создан для того, чтобы быть человеком! — проворчал Энкиду. Посмотрел на товарища и с тоской воскликнул: — Гильгамеш, моя сила утекает, как вода сквозь пальцы! Не могу я больше сидеть без дела. В этом городе я чувствую себя, как зверь в ловушке: здесь повсюду стены, крыши и снова стены! В кривых закоулках Урука даже ветер не дует: похоже ему, словно птице, обломали крылья…