Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том I

Сиверцев легко пришёл бы к выводу, что идея Ордена нежизнеспособна в принципе, но он сейчас находился в Ордене, и целью своей жизни поставил вступление в Орден. Где он находится и к чему стремится, если Ордена не может быть?

А Церковь? Церковные формы организации, церковные структуры, просуществовав без малого 2 тысячи лет почти без изменений, полностью доказали свою жизнеспособность и даже более того — неистребимость. Исходя из этого, нельзя было оправдать исчезновение орденов тем, что прошла их эпоха, пришло другое время. Над тем, что вечно актуально, время не властно. От первого до двадцатого века тянется непрерывная цепочка епископских хиротоний. Исчезнуть может только то, что могло и не появляться. Исчезают аномалии, мутации, отклонения. Значит, к таковым относятся и духовно-рыцарские ордена?

Сколь наивно вешать всех собак на Филиппа Красивого. Он ведь, по сути, лишь привёл в исполнения приговор истории. Истории? Никакой «истории», выносящей приговоры, не существует, так же как не существует «природы», сотворившей мир. Есть Бог. Есть люди, которых создал Бог. Есть Божья воля. Есть сумма человеческих отклонений от Божьей воли. Всё, что пытается существовать наперекор Божьей воле приговаривает себя к небытию. Отсюда логически следует, что духовно-рыцарские Ордена были отклонением от Божьей воли?

Логически следовало это, а в душе было другое. Андрей вполне осознавал, что про тот Орден, в недрах которого находится, он по-прежнему ничего не знает. Вполне возможно было допустить, что этот Орден — полное фуфло, пустышка, недостойный балаган. Логически — да, но духовно. Нет, он не мог это даже предположить. Ведь если настоящего Ордена не существует, то и его, Андрея Сиверцева, тоже не существует. Орден есть в его душе, а его душа — реальность. Тут ничего не клеилось, и всё входило в противоречие. Андрей понял, что надо обобщить и последовательно выстроить факты, которые характеризуют отношения Ордена и Церкви.

Храмовники не подчинялись королям, потому что подчинялись папе римскому, но на практике это значило, что они не подчинялись никому. Папа всегда был слишком далеко, а передача информации в ту эпоху осуществлялась чрезвычайно медленно, причём, именно в Италии, где пребывал папа, тамплиеров всегда было меньше, чем где бы то ни было. Представьте себе, что некий полк, дислоцированный где-нибудь на Чукотке, подчиняется непосредственно министру обороны. Это и будет означать, что он никому не подчиняется.

За всю историю Ордена Храма не было ни малейших признаков того, что кто-либо из римских пап пытался реально руководить Орденом, определяя, каким Ордену быть и что делать. Формально Орден был церковной организацией, а фактически стоял вне общей церковной архитектуры, ни с какими другими церковными структурами не взаимодействуя, ни в одной из них не нуждаясь и всё необходимое имея внутри себя.

Папе храмовники не только никогда не подчинялись, но и никогда не служили. Они вспоминали про римского понтифика, кажется, лишь когда хотели получить для себя очередные льготы и привилегии, которые, как правило, сводились к приобретению всё большей и большей автономии внутри Церкви.

Папа Иннокентий III особенно настойчиво отстаивал льготы и привилегии храмовников. Он подтвердил право Ордена строить собственные церкви, создавать свои отдельные кладбища, самим собирать десятину. Иннокентий не раз наказывал епископов, дерзнувших арестовать тамплиеров и добивался наказания любого, кто покушался на имущество Ордена Храма. Папа убрал с кафедры епископа Сидонского, когда тот отлучил от церкви великого магистра тамплиеров за отказ последнего поделиться доходами в Тивериадской епархии.

Как видим, заступаться за Орден приходилось часто. Храмовники постоянно вызывали неудовольствие церковных структур, тем, что совершенно не желали с ними считаться. Папа таким образом становился орудием гнева храмовников или играл роль защитника. В 1179 году на III Латеронском соборе белое духовенство попыталось дискредитировать Орден Храма, выдвинув против него обвинение в предательстве крестоносного дела. Тогда папа Урбан III лишь потребовал от тамплиеров вернуть десятинные деньги, собранные за последний год.

К слову сказать, трудно было выдвинуть против Ордена обвинение более абсурдное. «Крестоносное дело» и существовало-то только благодаря храмовникам, если бы не они, к тому времени Святая Земля была бы уже давно и безвозвратно потеряна для Европы. И никогда Орден не жалел никаких средств на защиту Святой Земли, потому что для храмовников (и только для них!) присутствие в Палестине было вопросом жизни и смерти. Видимо, за этим формальным обвинением стояли претензии иного рода, о которых вслух и говорить-то было неловко. Белое духовенство смертельно завидовало огромным доходам Ордена, и Урбан III предпочёл «выпустить пар», предложив тамплиерам вернуть десятину за год, но никаких иных мер против Ордена не предпринял — было страшновато.

Положение римских пап сильно зависело от тамплиерских ссуд и кредитов. Понтифики, так же, как и короли, постоянно чувствовали себя униженными перед Орденом. Необходимость заискивать перед собственными духовными чадами, надо полагать, утомляла римских первосвященников до чрезвычайности. Конечно же, им хотелось время от времени поорать на тамплиеров, ногами на них потопать. В 1175 году папа Александр III обрушил свой гнев на храмовников, которые предоставляли на своих кладбищах места для отлучённых от Церкви. Похоже, что всё одним только гневом и закончилось — попробуй-ка наказать своих главных кредиторов, но ситуация была весьма показательна.

Если кто-то погребал отлучённых от Церкви в освящённой земле — это далеко не пустяк. Римские первосвященники всегда претендовали на тотальный контроль за всем христианским миром, и этот контроль они понимали отнюдь не в духовном смысле. Папы хотели повелевать и приказывать королям. Епископы так же пытались держать себя по отношению к герцогам и графам, священники — по отношению к баронам и рыцарям. Между церковными и светскими феодалами постоянно шла борьба за власть, за доходы. В этой борьбе грубая сила была на стороне мирян, но церковники так же располагали страшным оружием, имевшимся только у них. Это угроза церковного отлучения. По тем временам отлучение от Церкви фактически означало общественную смерть. Отлучённый превращался в изгоя, от него шарахались, как от прокажённого. У него был только один путь воссоединиться с обществом — делать то, что велит Церковь, в том числе и в финансовом смысле. Предположим, некий барон-отморозок плевал на церковное отлучение и «продолжал упорствовать в своих заблуждениях», но его родственникам было далеко не безразлично, что после смерти его не похоронят как человека на кладбище, а зароют, как собаку, за церковной оградой — пятно позора падёт на весь род.