Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том I

Спрашивая на улицах города, как пройти к графскому дворцу, где он надеялся в разговоре с домочадцами графа узнать, как ему отправится на выручку Балдуина, Гуго с упавшим сердцем узнал, что граф уже свободен и пребывает в своём дворце. Разочарованию Гуго не было предела, его помощь не потребовалась, и возможность совершить великий подвиг была безвозвратно утрачена. Оказалось, что помощь храбрых до безрассудства армянских рыцарей тоже не потребовалась. Жослена де Куртене выкупили из плена его вассалы, а он, в свою очередь, оказавшись на свободе, смог собрать и внести за Балдуина огромный выкуп: 70 тысяч золотых.

Побитым псом поплёлся Гуго к графскому двору, намереваясь, представиться христианскому герою. Слуги графа доложили ему, что прибыл некий безвестный рыцарь из Шампани, желающий служить его сиятельству. Балдуин — натура широкая и великодушная — тот час распорядился предоставить странствующему рыцарю отдельные апартаменты, приготовить для него ванну, подарить красивые одежды и вечером пригласить к нему на ужин.

Ошеломлённому Гуго казалось, что он попал в сказку. Многие небылицы про восточные земли оказались правдой. Он сидел в мраморной ванне. В кристально чистой воде плавали лепестки роз. Зажмурив глаза от удовольствия, Гуго даже боялся их открывать. Если бы не уважение к его сиятельству, он наверняка подумал бы, что христианину не пристало испытывать такое наслаждение. После ванны он путался в непривычной восточной одежде, которая так же представлялась ему неподобающе красивой, однако была очень удобной и совершенно не сковывала движения. Потом его провели в роскошную комнату. Никогда в жизни Гуго не лежал на такой мягкой кровати. С того времени, как они покинули родной Пейн, прошло больше года. За это время ему довелось пережить такие лишения, что он не раз думал: нет на свете ничего уютнее, чем его родовой замок. А по сравнению с графскими покоями Пейн показался убогой конурой. Ему было немного тревожно — он отправлялся в Святую Землю для того, чтобы испить до дна чашу страданий, а посреди всей этой роскоши — какие уж страдания.

Сон пришёл незаметно, так же как и пробуждение. Безмолвные, по-восточному одетые слуги проводили его в большой зал, где во главе длинного стола, уставленного немыслимыми кушаньями уже восседал сам граф Балдуин Эдесский.

Внешность его была поразительна. Гуго ожидал увидеть сурового и мрачного рыцаря, одетого в грубую одежду франка, а перед ним оказался облачённый в просторные белоснежные одежды широко и счастливо улыбающийся господин средних лет. Он был очень красивым, высоким и стройным. Самой поразительной деталью его внешности была длинная, ниспадавшая на грудь борода — довольно жидкая, рыжеватая, с обильной сединой. Обычай франков гладко брить лицо казался Гуго столь незыблемым, что он глаз не мог оторвать от графской бороды. Ещё больше поражала седина у такого молодого мужчины. Весь облик графа излучал кротость и милосердие, которые не часто можно встретить у людей, всю свою жизнь проливавших кровь. Гуго, наверное, так и смотрел бы на графа, как заворожённый, но искрившийся дружелюбным весельем Балдуин легко разрядил атмосферу:

— Вассал графа Гуго Шампанского? Сеньор Пейна, что близ Труа? Просто великолепно! Вы не представляете, любезный Гуго, как мы вам рады!

Гуго заметно смутился, подумав о том, что это весьма странно, когда великий человек, известный всему христианскому миру, так бурно радуется появлению безвестного мальчишки. И тут юноша услышал голос настолько чистый, ясный и мелодичный, что, казалось, к нему обратился ангел с небес:

— Мы с моим драгоценным супругом превыше всего полагаем долг гостеприимства по отношению к рыцарям-пилигримам, претерпевающим великие страдания во имя Христово.

Гуго медленно повернул голову и понял, что не ошибся насчёт ангела. Перед ним стояла молодая женщина с лицом возвышенно прекрасным, столь же ясным, чистым и одухотворённым, как и её голос. Поглощенный созерцанием её неземного лика, Гуго потом ни за что не смог бы вспомнить во что она была одета. Красота её была совершенно необычной и непривычной для франков. Балдуин, ни мало не смущённый впечатлением, которое произвела на юношу его супруга, непринуждённо её представил:

— Моя супруга Морфия, дочь знатного грека. Её отец Гавриил — самый благородный из всех греков и самый набожный, а в его прекрасной дочери отцовские добродетели расцвели десятикратно. Помолимся же Господу, друзья мои, и восславим нашего Творца за то, что Он даровал нам эти земные плоды и не лишил нас счастья служить прославлению Его имени.

На молитве улыбчивый Балдуин совершенно переменился. Лицо его стало серьёзным и строгим. Только сейчас Гуго увидел в нём не изнеженного восточного вельможу, а сурового рыцаря-паладина с душой, устремлённой к Небу.

Они сели за стол. Гуго не знал названий того, что они ели. Никогда раньше бедный шампанский рыцарь и догадываться не мог, что еда может доставлять такое удовольствие. Он наслаждался, как будто засыпая во время ночной стражи, но тотчас словно вздрагивал и просыпался, осуждая себя за наслаждение. Он и графа уже немного осуждал за то, что тот устраивает такие праздники плоти. Имея столь роскошный стол, должно быть, не захочешь поднимать глаза к Небу. Мысли и чувства Гуго обычно очень быстро отражались у него на лице, а потому граф, непрерывно шутивший и смеявшийся, вдруг стал серьёзным, как на молитве, и спокойно спросил Гуго:

— Знаешь, рыцарь, чем я питался в плену?

— Расскажите, ваше сиятельство.

— Нас кормили объедками, помоями, протухшей пищей. В грязной, зловонной яме, где мы сидели, люди очень быстро начинают терять человеческий облик. Даже из-за омерзительной еды наши рыцари и сержанты дрались, отбирая друг у друга куски тухлятины, которыми и собака побрезговала бы. Я решил, что за объедки драться ни за что не стану. Умру с голода, но никогда не отниму пищу у ближнего. И действительно, вскоре я начал умирать с голода самым буквальным образом — еды для меня почти не оставалось. Я уже готовился к смерти, когда меня привела в ужас одна мысль — не самоубийство ли это? Христианин не может сам себя приговорить к смерти. Но еду в нашей яме надо было отнимать у голодных, а разве это допустимо для рыцаря? И я молился, чтобы Господь указал мне выход. Вскоре я почувствовал, что выходов много и все они копошатся прямо подо мной. Черви. Есть червей было нестерпимо противно. Но я их ел. Это был дар Божий, который я не мог отвергать. Черви были моей манной небесной, точнее — подземной. Вскоре оказалось, что в яме есть ещё очень жирные тараканы. Они были ещё противнее, чем черви, но не менее питательны.