Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II

В этот момент Ахмада окликнул человек, одетый, как слуга:

— Стой! С тобой будет говорить эмир Усама ибн Мункыз — правая рука нашего великого повелителя Нур ад-Дина.

Перед Ахмадом вырос человек в одеждах вельможи, на лице его было написано добродушное любопытство.

— Ты низарит? — без предисловий спросил вельможа.

— Бывший низарит, а ныне — одинокий странник на пути к Аллаху.

— Из Персии?

— Из самого Аламута. Не принял богомерзского учения Хасама II и хочу стать правоверным мусульманином.

— Почему я должен тебе верить?

— У господина нет ни одной причины верить мне и при этом найдётся немало причин меня обезглавить. Я сириец, но одет, как перс. Я плохо знаю ислам, я здесь всем чужой, нет никого, кто поручился бы за меня. Если бы я посмотрел на себя со стороны, то увидел бы весьма подозрительного человека.

Усама усмехнулся. Как независимо держит себя этот чужак. Как пленный тамплиер. Или переодетый принц. Да какой он принц — низарит, вне всякого сомнения. И всё-таки сколько в нём благородства. Глаза печального ребёнка. Усама верил глазам. Их не приклеить на лицо, как накладную бороду. Выдержав паузу эмир с иронией, несколько зловещей, спросил:

— Значит, ты не будешь возражать, если я прикажу тебя обезглавить?

— Да свершится воля Аллаха.

— Воля Аллаха свершится в любом случае, независимо от того, что ты по этому поводу думаешь. Следуй за мной.

В доме Усамы Ахмаду отвели отдельную комнату, очень скромную, но горцу она показалась хоромами. Простая еда так же показалась царской человеку, привыкшему к грубым лепёшкам. Ему выдали новую одежду, примерно такую же, как у слуг. Старую одежду забрали, но кинжалы оставили, немало удивив Ахмада. Простодушный странник не мог, конечно, понять, что дамасский эмир играет с ним, желая выяснить, как будет вести себя чужак, если ему оставить оружие. Ахмад не мудрил, он спрятал кинжалы в новой одежде примерно так же, как они были спрятаны в старой. Он понимал, что его судьба ещё не решена, и сабля по-прежнему занесена над его головой. Но он был совершенно спокоен, сам тому удивляясь. Наконец его позвали к эмиру.

— Расскажи, что произошло в Аламуте.

Ахмад подробно рассказал о непотребстве провозглашения Кийямы. Усама слушал, не перебивая, и, когда Ахмад закончил, продолжал задумчиво молчать. Ахмад осмелился спросить:

— А что Синан в Сирии?

— Развил бурную деятельность. Все сирийские ассассины пошли за ним, недовольных было не больше, чем у вас в Аламуте, их так же перебили, — Усама ответил Ахмаду, как ближайшему советнику, оставив без последствий дерзость пленника, осмелившегося задать вопрос.

Усама долго молчал и наконец задумчиво обронил:

— Значит, говоришь, теперь они считают себя пребывающими в раю уже на земле.

— Это кощунство наиболее меня поразило.

— Это не столько даже кощунственно, сколько ненадлежащее обращение с истиной. Некоторые суфии развивают анализ состояния души достаточно сходным образом — душа человека пребывает в вечном поиске мистической близости к Аллаху. Высшей иерархией души является длительное общение с Аллахом, в сущности равнозначное раю на земле. У христиан так же есть сходные идеи — душа, подражающая Христу, приобретает некоторые Его свойства и, до известной степени уподобляясь Богу, в некотором смысле переживает райское блаженство уже здесь, на земле. Ваш Хасан II — весьма учёный человек, он знаком с этими идеями, но развивает их некорректно и делает это лишь для утоления своего властолюбия. Тусклая тень рая на земле может быть доступна лишь немногим избранным праведникам, заслужившим такое состояние души трудами страшными и совершенно непосильными для большинства. А так, чтобы все, признавшие власть конкретного человека тот час обрели райское состояние души — это, конечно, полный бред.

— О, великий мудрец, учитель избранных счастливцев, — Ахмад, услышав с какой лёгкостью эмир излагает великие богословские истины, пришёл в неописуемое восхищение. Как жаждала его душа такой вот мудрости, которая никогда не была ему доступна.

Усама так же не часто имел таких благодарных слушателей. В мире войны всех интересует только богословие меча. Он по-отцовски тепло посмотрел на восхищённого Ахмада и, подумав, сказал:

— Ассассины должны быть уничтожены. Надо очистить землю от этой скверны. Постараемся убедить нашего повелителя Нур ад-Дина в том, что это наипервейшая задача. Мне нужен хороший советник по делам ассассинов, знающий мир этих блудодеев изнутри. Пойдёшь ко мне на службу?

— Господин наполнил мою душу слезами радости и благодарности.

Нур ад-Дин играл в мяч на площади Дамаска. Он был одет так скромно, что трудно было признать в этом человеке повелителя Аравии, Сирии, Египта и части Месопотамии. В одежде он никогда не позволял себе роскоши — ни шёлка, ни золота, ни серебра. Однажды Нур ад-Дину прислали из Египта тюрбан из очень тонкий и украшенной золотом материи. Он не захотел даже взглянуть на драгоценный тюрбан. Ему хотели описать эту редкую вещь на словах — он не захотел слушать. В это время вошёл суфи и он подарил ему тюрбан со словами: «Я надеюсь, что вместо этого тюрбана Аллах даст мне что-нибудь получше в другой жизни».

Итак, очень скромно одетый повелитель половины исламского мира играл в мяч на площади Дамаска. И тут он заметил человека, который в разговоре с другим указал на него. Он послал спросить, чего хочет тот человек, а незнакомец отвечал: «Я имею процесс против Нур ад-Дина». Неслыханная дерзость!

Кто посмел судиться с великим повелителем? Однако, Нур ад-Дин тут же бросил мяч, оставил площадь и явился к кади (судье) со словами: «Я пришёл для защиты собственного дела, сделай для меня то, что ты сделал бы для всякого». И вот кади установил, что претензии того человека к повелителю совершенно необоснованны. Что ждало теперь наглеца, дерзнувшего несправедливо обвинить самого Нур ад-Дина? Может быть, плаха или рабство? Нет. Нур ад-Дин, обратившись к кади и всем присутствующим, сказал: «Я знал хорошо, что притязания моего противника несправедливы, и тем не менее я пришёл в суд, чтобы не подумали, что я желал обидеть его. Теперь, когда право признано за мной, я желаю отдать этому человеку ту собственность, за владение которой он позвал меня в суд». О, Аллах, осени своим милосердием эту прекрасную душу, которая всюду искала пути правды!

А ведь надо сказать, что Нур ад-Дин сам и учредил высшую судебную палату для исследования обид, нанесённых частным лицам. Раньше не было такого учреждения, а повелитель счёл, что оно необходимо, когда узнал, что его эмиры и самый могущественный из них — Ширку злоупотребляют своей властью и обижают крестьян. О, этот буйный Ширку с его хитроумным племянничком Салах ад-Дином — от них ещё многие наплачутся. Но Нур ад-Дина Ширку боялся. Едва узнав об учреждении судебной палаты, этот любитель околачивать абрикосы в чужих садах тут же повелел слугам окончить все свои дела мировой. Потерял на этом много, но сохранил голову — Ну ад-Дин шутить не стал бы.