Альберт-Эмиль Брахфогель - Людовик XIV, или Комедия жизни

— Теперь вам нужно отдохнуть, дорогая матушка, — сказал король. — Мы утомили вас нашей беседой.

Герцог Орлеанский тотчас же простился и ушел. Но король медлил. Казалось, он чего-то ждал.

Едва дверь затворилась за Филиппом, как послышался стук в той части стены, где находилась потайная дверь.

Больная в испуге оглянулась.

— Что это значит?! — тревожно спросила она.

— Пожалуйста, не тревожьтесь! Я сейчас объясню вам, в чем дело. Но прежде отвечайте мне с полной откровенностью на один вопрос. Не имеете ли вы каких-нибудь желаний относительно того несчастного существа, судьба которого также близка вашему сердцу?

— Разве… он жив еще? — прошептала она.

— Жизнь его в полной безопасности, хотя весьма однообразна и уединенна.

— О, если б я могла его увидеть… хоть на одну минуту!..

— Ваше желание будет исполнено, потому что… он стоит тут за потайной дверью!

Анна Австрийская взглянула на сына глазами, полными слез, и прошептала:

— Людовик! Я до этой минуты не знала твоего сердца!..

Король вынул из кармана маленький ключ и отворил дверь, которая уже несколько лет была заперта.

— Войдите, синьор! — сказал он.

В дверях показалась стройная фигура в черной шелковой одежде, с длинными локонами по плечам. Лицо ее было закрыто черной маской, сквозь отверстия которой сверкали блестящие глаза.

Увидев больную, он вздрогнул:

— Где я?..

— У своих родных, синьор!

— Неужели это он?.. — простонала королева.

— Да, это синьор Мархиали!

Король позвонил. Вошел маршал Фейльад, а за ним два офицера.

— Снимите с него маску! — обратился к ним Людовик XIV.

Один из офицеров отомкнул железный замок, удерживавший маску на лице Мархиали, и взорам присутствующих представилось прекрасное, бледное, юношеское лицо. Несчастный, как бы пробудившись от тяжелого сна, провел рукой по лицу.

— Это — глаза кардинала! Его живой портрет!.. — прошептала как бы в бреду больная.

— Подойдите к этой даме, Мархиали, она очень любит вас.

— Любит меня? — резко воскликнул молодой человек. — Так почему она стыдится меня, скрывает от людей, точно пугало? Кто я? Кто эта женщина на этой роскошной постели, в этой великолепной комнате? Кто вы сами, милостивый государь, перед которым все преклоняются, и почему меня называют «ваше высочество»?

— Потому что ты мой сын! — крикнула умирающая. — Сын Анны Австрийской, а это — Людовик Четырнадцатый, король французский… О боже, я…

Она в изнеможении упала на подушки.

— Бога ради, замолчите! — воскликнул король и сильно дернул звонок.

Вбежали Фейльад и офицер.

Мархиали близко подошел к постели Анны. Его глаза сверкали, он весь дрожал.

— Так знайте же вы, моя бессердечная мать, и вы, мой безжалостный брат, заживо похоронивший меня, — знайте, что я ненавижу и проклинаю вас!..

— Наденьте на него маску! — приказал король.

— Да, да и скорее уведите меня отсюда в мою темницу, где меня никогда не покинет вечный, милосердный Господь!..

Маска опять закрыла его лицо. Мать с мольбой протянула к нему руки, но он дико захохотал и исчез за потайной дверью.

— Я умираю… — простонала Анна Австрийская и лишилась чувств.

Король послал просить всех членов королевского семейства. Через несколько минут все собрались в комнате умирающей. По правую сторону постели преклонили колени Людовик и Филипп, по левую — Терезия и Анна. Умирающая открыла глаза, обвела присутствующих тусклым взглядом и остановилась на Терезии.

— Неси терпеливо крест свой, дочь моя, самоотречение — удел всех королев!..

Это были ее последние слова.

Мольер надеялся, что с удалением Лорена ничто уже не будет нарушать его спокойствие, но судьба решила иначе, и бедному поэту пришлось перенести еще много тяжких испытаний. Королева Анна Австрийская, его неизменная покровительница, умерла, и вслед за тем он должен был услышать еще более ужасное известие, что и принц Арман де Конти также скончался после продолжительной болезни. Король был всецело поглощен приготовлением к великой драме, которую он сам собирался представить миру, и безучастно относился ко всему остальному, так что Мольер остался без всякой поддержки. Враги поэта, зорко следившие за всеми изменениями в его судьбе, сочли этот момент самым удобным, чтобы снова напасть. Первый поднял руку Расин, человек, которому он оказал такую бескорыстную дружбу, который обязан был своим блестящим успехом его советам и покровительству. Расин написал новую трагедию «Александр» и хотел с помощью Мольера поставить ее в Пале-Рояле. Уже все роли были розданы актерам, но Бурзольт успел как-то вкрасться в доверие Расина и так сумел воспользоваться бесхарактерностью последнего, что тот решил изменить Мольеру и отдать свою трагедию Бургонне и, мало того, не постыдился сманить талантливую Дюпарк, которую соблазнил самыми блестящими обещаниями.

Этот удар был слишком чувствителен для нежной и впечатлительной души Мольера. Он не вынес его. Душевные страдания давно уже подготовили почву для болезни — и Мольер слег. Два месяца он находился между жизнью и смертью. Доктор Мовилен, его врач и друг, почти не отходил от постели больного, только благодаря его искусству и неусыпным заботам Мольер был спасен.

Но не на радость выздоравливал Мольер. Новое ужасное огорчение ожидало его. Мишель Байран, его любимец, воспользовавшись болезнью своего покровителя, завел любовную связь с неисправимой Армандой, которая даже ввиду своего умирающего мужа не могла преодолеть своих порочных инстинктов. Не желая дать нового торжества своим врагам, Мольер ограничился лишь тем, что выгнал Байрана из дома и молча перенес свой позор. Друзья умоляли его избегать волнений и надеялись, что лечение на открытом летнем воздухе в его прелестном загородном доме довершит его выздоровление. Мольер позволил ухаживать за собой, как за ребенком. Здесь, надломленный физически и душевно, он написал свое мастерское произведение «Мизантроп», которое сделало имя его бессмертным.

Между тем враги Мольера не дремали: потеряв надежду подорвать его авторитет как писателя, они решились наконец напасть на него, как на честного человека и очернить его репутацию.

В одно прекрасное утро два полицейских чиновника явились вдруг в дом Мольера и потребовали свидания с ним.

Удивленный и отчасти встревоженный Мольер поспешил выйти к ним.

— Что вам угодно, господа? — вежливо спросил он, приглашая их садиться.

— Вы Жан-Батист Поклен, прозванный Мольером? — спросил один из чиновников.

— К вашим услугам!

— На меня возложена чрезвычайно тягостная обязанность арестовать вас…

— Арестовать?! Меня?! Но за что?..