Геннадий Сазонов - И лун медлительных поток...

Недоступной оказалась для Сашки девушка Палкей, и уехал он домой. Отец женил сына на богатой купеческой дочке, выделил ему капитал и заставил открыть лавку в Леушах. Открыл Сашка бойкую торговлю, поставил мучные лабазы, завел работников, и как на дрожжах стало подниматься его богатство. Ездить с товаром начал, говорил по-вогульски бойко, а всегда доверия больше к тому, кто знакомо говорит. Взматерел Сашка, укрупнился, ходил в богатой бороде, но часто вспоминал маленькую Палкей, осталась она в нем розовым светом просыпающегося дня.

И Митяю Палкей не досталась, женили его на другой. Больно большой калым просил старый Петч.

Узнал Сашка, что Палкей не замужем. И голос ее услышал, и смех ее заплескался в нем, разрывая сны. Своего работника Палмея стал подбивать:

— Женись, Палмей, на девушке Палкей. Не бойся, езжай, сватайся. Два пуда белок тебе дам, когда наловишь — отдашь. Подожду…

— Нет, хозяин, — долго отказывался Палмей. — Какая женитьба, когда одет совсем худо и брюхо голодное? Работник я, какая тут жена.

— Что, тебе и женщины не снятся? — допытывался Сашка.

— Еще как снятся, — ухмыльнулся Палмей. — Совсем голую держу, без чешуи. Эх да ты жизня-я-а…

— Дам одежду, дам лошадь… потом отдашь, — уговаривал хозяин. — Езжай! Знаю, что отработаешь.

И уговорил. Привез работник Палмей жену в пустую юрту. Увидала Палкей Сашку, глаза его увидела — и поняла. Сашка пришел к ним в юрту на свадебный пир — а на пиру только работники да батраки, шаль цветную да колечко золотое подарил.

— Говори, говори, Палмей, — потребовала на другой день девушка.

И Палмей не таясь рассказал всю правду.

— Ай-е! Щох-щох! — воскликнула Палкей. — Что же ты наделал!

Детей у них не получалось. Хозяйства никакого не завели, безвольно повисли руки Палкей перед работой. Пристрастилась она к огненной воде. Выпьет вина Палкей, потеряет голову и просыпается в амбаре с Сашкой или с другим парнем. Совсем плохо. Любила ее молодежь, просила спеть и сплясать. Выходит в круг Палкей, когда немного пьяная, и запевает песню:

Сначала она легонько притопывает, гордо поднимает маленькую головку в тяжелых косах, потом приседает и, легко вспорхнув, плывет по кругу, раскинув руки. И уже другим, густым голосом ведет песню:

Слезы вскипают в песне, слезы вскипают на глазах Палкей, голос утончается, вот-вот порвется, осыпается, как песок с крутого берега.

Опустив голову, она медленно покачивается, с трудом передвигая ноги.

— А я хорошо живу, — тоска разрывает Палкей, но она смеется, только смех ее хриплый и резкий, совсем шершавый, как старая кожа:

Замотает Палкей головой, прыгнет, как лягушка, убегает в ночь, в остервенелый собачий лай.

Знал Митяй о судьбе Палкей, и мать Кирья ударила его больно по незаживающему месту: «А ну-ка, вспомни Палкей!» Да не пошла ему та память на пользу…

Услышал Митяй около дома своего густой собачий лай, храп коней, людские голоса. Выглянул на улицу и остолбенел — перед его домом остановились кони, а из крытых саней вышел Леська.

— Куль Ноер, царь чертей! — удивился Митяй. — Раньше Леська на меня и глазом не смотрел, а теперь почему-то у моего дома коней остановил. Может, сани порушились? Нет, не выйду на улицу, — и Митяй скрылся в юрте: лучше бедному не встречаться с богатым.

Тягуче заскрипела дверь, распахнулась, и в юрту ввалился Леська на коротких кривых ногах. Женщины, увидев Леську, скрылись мгновенно за перегородкой. За каким таким делом заглянул Леська-Волк? Урака, поди, он уже закупил? Может, ему рыбьего жира надо? Может, обувь закажет шить? Зачем пришел?

— Пасе олын сим ком! — поздоровался Леська, но не услышал ответа. Женщины молчали за перегородкой, а Митяй молча стоял у стола, разглаживая в руках кусок сыромятины. — Принимай гостей, хозяин, — бодро крикнул Леська и свистнул: — Заноси! Эй, Юван!

Работник расторопно заносил в избу подарки, узлы, берестяные коробки и туески с огненной водой. Все еще не верил Юван тому, что Леська-Волк рискнет попросить в жены ясноглазую, как солнце, Саннэ. Нет, не могут боги позволить совершиться такой беде! Боги видят каждого человека насквозь и слышат его тайные, от людей запрятанные мысли. Конечно, не допустят боги беды.

— Свататься приехал! — заявил Леська. — Дочь твою, Саннэ, решил в жены взять!

— Сим Пупий! — охнула жена Митяя. — Как он так шутить вздумал?!

Митяй пригласил гостя раздеться. Несколько раз заходил он за перегородку, вызывал жену и мать, приказывал по обычаю принять гостя, накрыть на стол, но ни одна из женщин не поднялась с места — омертвели они, застыли. А Юван выкладывал на стол сладости и дорогие подарки, распечатывал туески с огненной водой.

— Тц-тьц-а-я-цэ-цок, — причмокивал Леська и как-то быстро, Митяй и не заметил как, водку ему налил. — Принимайте гостя!

— Принимайте гостя, — рассвирепел Митяй. — Не то я всех прибью. — Дрался Митяй редко, больше грозил, но сейчас он увидел, как усмехался Леська и покачивал осуждающе здоровенной своей башкой, что, мол, за мужик Митяй, если его бабы не слушаются. А тут уже соседи в избу зашли — смотрят. Заорал Митяй.

Женщины вышли из-за перегородки. Леська и Юван ловко, как арканы, накинули на них большие цветные шали с длинными шелковыми кистями. Охнули соседи — беда, верное дело, свататься приехал! Совсем бесстыжие глаза, совсем у Леськи черное сердце.

— Покажи дочь! — потребовал у родителей Леська. — Жениться хочу!

— Да ты старый, — заплакала мать Саннэ. — Старый, трухлявый пень, кору порви — рассыплешься!

— А это видела?! — захохотал Леська, обнажил клык и похлопал себя по животу. — Што ты молчишь? — закричал он Митяю.

Отец Саннэ второй год прикован к избе, не охотник он уже, не рыбак. Сломал в урмане ногу — застигла его пурга, свирепый ветролом опрокинул на него листвянку, и хрустнули под ней кости. Добрался охотник до лесовней юрты, кое-как выправил ногу, обернул в бересту и стянул ремнями. Вот уже второй год хоть и здоровенный, а ходит худо, дом скудеет.