Н. Северин - Авантюристы

— Благодарю вас, господин Углов, что не замедлили явиться на мой зов. Вы можете оказать мне услугу, передав по адресу это письмо, когда будете в Париже.

Владимир Борисович с низким поклоном взял письмо.

Между тем великая княгиня продолжала:

— Если так случится, что вы в Париж не попадете, привезите это письмо обратно.

Углов опять низко наклонил голову.

— Но, если вы увидите личность, которой оно адресовано, скажите ей, что вы меня видели, что я сама вручила вам это письмо для него, что он может через вас написать ответ, и пусть он за меня не беспокоиться. Я здорова и, ни на что не взирая, хороших мыслей, — прибавила цесаревна с особенным ударением на последних словах.

Углов пристально смотрел на нее, мысленно повторяя каждое ее слово. Весь превратившись в слух, он ждал, что скажет она еще, но аудиенция кончилась. С милостивой улыбкой протянула великая княгиня ему руку, которую он с благоговением поднес к губам, взглянула на князя и, снова обернувшись к Углову, ласково кивнула ему. Когда низко поклонившись, Владимир Борисович поднял голову, ее уже не было в комнате; около него стоял князь и знаком предлагал ему следовать за ним.

Они вышли из дома другим ходом, чем тот, которым вошли в него, опять очутились в саду и прошли широкими аллеями к воротам в решетке, где дожидалась их карета, с лакеем в темной ливрее у дверцы, которую он держал отпертой, и с откинутой подножкой в ожидании дальнейших приказаний.

— Поезжайте с Богом, мой друг, вы не опоздали: еще нет пяти часов, — проговорил князь, подходя к карете и движением руки приглашая Углова сесть в нее.

Владимир Борисович молча повиновался. Он не в силах был произнести ни слова от волнения и только крепко пожал протянутую ему руку.

Князь же, не выпуская его руки из своей, поднялся на подножку и, пригнувшись к нему, произнес взволнованным шепотом:

— Мне нечего говорить вам, что все случившееся должно оставаться в глубочайшей тайне между мною, вами и той, которая удостоила вас свои доверием: вы не были бы достойны звания русского дворянина, если бы забыли это. Но считаю своим долгом предупредить вас, что от доставления доверенного вам письма зависит спокойствие великой княгини и что она тогда только перестанет тревожиться, когда узнает, что ее поручение исполнено. Прибавлю к этому, что женщины, несчастнее нашей цесаревны, нет на всем земном шаре и что надо быть бесчувственным, чтобы не отдать с радостью за нее жизнь! Благодарите Бога, сударь, что судьба предоставляет вам случай быть нам полезным, и будьте убеждены, что мы будем здесь блюсти ваши интересы лучше, чем если бы вы имели возможность сами заняться этим. А теперь, чтобы облегчить вам исполнение задачи, даже и в таком случае, если бы вам не удалось вполне благополучно совершить ваше путешествие с курьером иностранной коллегии, я дам вам рекомендацию к одному из моих заграничных приятелей в Германии. Это — человек, с вида весьма скромный, но с таким влиянием в дипломатических сферах, что он может быть вам очень полезен. Доберитесь только до местечка Блукнест, в Баварии, и спросите пастора Даниэля: всякий укажет вам его жилище, все его там знают. Назовите ему мое имя, он примет вас, как родного! и сумеет расчистить вам дорогу всюду, куда бы вы ни пожелали проникнуть.

С этими словами Барский спрыгнул с подножки и приказал кучеру ехать, а Владимир Борисович снова очутился в темноте. Но на этот раз он этого не замечал. Скорбный образ цесаревны продолжал стоять перед его глазами, а голос ее, невыразимо приятный, продолжал звучать в его ушах, затмевая и заглушая все прочие образы и звуки. В уме настоятельно вертелся один вопрос: «Как скрыть от всех глаз доверенное ему письмо?» Казалось, что счастье не только земной, но и загробной его жизни зависит от благополучного решений этой задачи.

Молодой человек был так поглощен своей новой миссией, что опомнился тогда только, когда карета остановилась перед крыльцом, его дома и он увидел перед собой глупо ухмылявшееся лицо своего камердинера.

— Что случилось? — спросил Владимир Борисович, поспешно входя в зал и не переставая придерживать карман с драгоценным письмом, под которым билось его сердце.

— Ничего-с, — не без смущения ответил Левошка.

— Был тут без меня кто-нибудь?

— Были-с, — объявил Левошка.

— Как же ты говоришь, что ничего не случилось? — воскликнул бледнея Углов.

— Да ничего и не случилось, сударь… Прибегала только девка от Чарушиных господ, с письмом от барышни. Днем-то ей, вишь, недосуг было урваться, так она чуть свет, пока в доме никто не проснулся, — прибавил он с усмешкой.

Барин вздохнул с облегчением. Только письмо от Фаины! Его опасения, слава Богу, были напрасны! За ним не подсматривали, его не проследили, обыскивать его не станут, и ему на этот раз не придется защищать до последней капли крови вверенное ему сокровище. Но надо запрятать его в более надежное место; надо так устроить, чтобы ни расставаться с ним ни днем, ни ночью… никогда!

Владимир Борисович прошел в кабинет и велел принести иголку, с нитками; когда ему подали требуемое, он заперся на ключ и, отрезав от полотенца, висевшего на стене, кусок холста, зашил в негл вынутое из кармана камзола письмо, предварительно поцеловав печати и взглянув на надпись: «Au sieur Godineau. Paris. Marais. 16». Затем, крепко-накрепко прицепив импровизированную сумку к цепочке с крестом и к ладанке с мощами, висевшей у него на шее, надел камзол, мысленно давая себе слово, тотчас по приезде в большой город, заказать для своего сокровища мешочек из кожи. Теперь нечего было об этом думать — времени оставалось так мало, что надо было благодарить Бога за то, что и таким образом удалось запрятать письмо.

Не успел Углов застегнуть последнюю пуговицу камзола, как на двор въехали две тележки, запряженные тройками, по наружному виду ничем не отличавшиеся одна от другой. С первой из них соскочил Илья Иванович, а на второй продолжал сидеть, неподвижно и ни на кого не глядя, Макарка.

Углов так заторопился навстречу своему спутнику, что пробежал не оборачиваясь мимо стола, на котором лежала записочка Фаины.

— Ну, что? Готовы? — приветливо улыбаясь, спросил Илья Иванович. — Ничего не забыли? Все распоряжения сделали?

— Я готов, — ответил Углов, невольно отвертываясь от пытливо устремленных на него глаз. — Вот только это и беру с собою, — прибавил он, указывая на чемодан, который один из слуг выносил на крыльцо, — да лакей мой берет мешок с разным домашним скарбом.

— Отлично! А деньги куда вы спрятали, сударь?

— Деньги? — переспросил Углов.

В своем волнении и в хлопотах он забыл про кошелек с золотом, засунутый под подушку, и побежал в спальню. Эта подробность не ускользнула от внимания Ильи Ивановича, он, сосредоточенно сдвинув свои синие, гладко выбритые губы, до тех пор смотрел на дверь, пока Владимир Борисович снова в ней не появился.