Наталья Иртенина - Шапка Мономаха

– Позови волхва, отрок, – показался перед ним Добрыня.

Гридин узнал его, но на всякий случай поднялся на три ступени, чтоб быть выше ростом.

– Тебе чего надо на княжом дворе? Чего рыщешь, как тать?

– Волховник мне нужен, позови.

– Щас всех из гридницы и молодечной сюда позову, – погрозил кметь.

– Меня не возьмете, а из ваших покалечу кого-нибудь, – предупредил Медведь. – Князю убыток. Лучше позови волхва.

– Ладно, – подумав, присмирел отрок и убрал нож. – Зачем тебе волхв?

– Для ворожбы, зачем еще.

– А говорили, ты сам знатный ворожей, – разочарованно протянул гридин, уходя.

Беловолод явился быстро. Пятерней задвинул обратно за дверь голову любопытного отрока, спустился с крыльца. Темный двор казался пустым.

– Выходи, волот. Я тебя чую.

Он хотел пройти дальше, но тут был схвачен сзади за ворот.

– Врешь, волхв, ничего ты не чуешь.

Добрыня уволок его к амбарам, кинул задом на гору счищенного со двора старого снега, и сам навис над ним.

– Поплатишься за это, – скрипнул зубами волхв и умолк, привороженный слабым желтым сиянием перед самым носом.

Солнечный камень блеснул в свете месяца, глянувшего сквозь лохмотья туч.

– Будет твоим, – сказал Добрыня.

– Что хочешь за него? – жадно выдохнул Беловолод.

– Чтоб ты уговорил князя просить у Мстислава мира.

– Не в моей силе…

Добрыня встряхнул его.

– В твоей. Князь тебя слушает. Когда он согласится, отдам тебе камень. Твой ответ?

Беловолод жарко дохнул и показал в улыбке зубы.

– Мой ответ – да. Уговорю князя. А не обманешь с камнем?

– Не обману. – Добрыня достал с груди крест и поцеловал.

Волхв поморщился.

– Велесом клянись.

– Ты сперва голым задом на снегу попрыгай, – отказался Медведь, убрал камень и крест за пазуху, пошел к дровяницам.

Возле тына поставил чурбак, подтянулся и перелез со двора на улицу. Оседлал ждавшего коня.

На владычном подворье он тихо распряг жеребца, поставил в конюшню и задал корма. В доме, проходя в сенях, заметил светлую полоску под дверью изложни, где почивал боярин. Из клети слышались громкие воздыхания и горячие мольбы.

Из-за двери Несторовой клети тоже проливался тусклый свет. Чернец молился по-книжному, читая мудреные словеса, которые порой и называл чудно – Софией, премудростью Божьей.

Добрыня мало понимал в книгах, но верил на слово, что они мудры. Мудрее всех волхвов на свете, мудрее старых богов.

И хотя он целовал крест кудеснику, все равно перемудрить волхва – это его, Медведя, София.

Он стоял под дверью и, приникнув лбом к ободверине, вслушивался в негромкое, размеренное чтение книжных слов. Чем плотнее они набивались в его голову, тем легче укладывались там, как семечки в подсолнухе, и тем яснее становилось, что к старой вере возврата нет. Будет лишь узнавание новой…

24

Назавтра Олег Святославич позвал в ту же палату бояр и послов.

– Размыслив со своей дружиной, я решил, – сказал князь, обводя всех усталыми после ночи без сна глазами, – просить у Мстислава мира, а у брата Владимира братской любви, – быстро закончил он.

От Добрыни не укрылось переглядывание Олеговых бояр, для которых ответ князя стал неожиданностью. Он посмотрел на Яня Вышатича. Старик с самого утра был странен, словно захворал или видел во сне упыря. Был изжелта-бледен, молчалив и удручен. Медведю казалось – даже телом иссох за ночь. А самое главное, светлые очи боярина никак не хотели смотреть на Добрыню прямо, все время съезжали в сторону, и ноги боярина обходили Добрыню широким крюком. «Не прознал ли, что я договаривался ночью с волховником?» – обеспокоился храбр. Но сам же унял свою тревогу: когда посольское дело увенчается успехом, боярину нечего будет сердиться на Добрыню за тайные сговоры с кудесником.

Однако вот он успех – князь Олег надумал замириться, а Янь Вышатич как сидел понурым грибом, так и сидит, радостью не осветится. Добрыня осторожно подпихнул его в бок – надо же отвечать князю.

Боярин встал и в пояс поклонился Олегу.

– Благодарствую, князь. Порадовал старика. Будь уверен – и Мстислав, и князь Владимир исполнят оба свои слова.

– Уповаю на то, Янь Вышатич, – отозвался Олег и простодушно попросил: – А может, отдашь чернеца? Обещаю – холопить его не стану, только при мне будет.

– Не могу, князь, отдать тебе свободного. Он сам решит, где и при ком ему быть. Да на что тебе монах?

– Клад хочу найти, – усмехнулся Олег. – А чернец подскажет, где искать.

– Так спроси у волховника, где искать.

– Черт с тобой, боярин, не согнешь тебя, – рассмеялся князь. – Но на пиру со мной и с дружиной ты посидишь нынче, мед по бороде и усам разольешь! И чернеца с собой приведи, пусть он моего угощения отведает.

Янь Вышатич снова поклонился и пошел из палаты, забыв про Добрыню.

– Благодарствую, князь, – пробурчал Медведь, повторив слова боярина, и боком тиснулся к двери.

В сенях его нагнало шипенье Беловолода:

– Куда, волот, торопишься? Исполняй свое обещание.

Добрыня снял с пояса калиту на шнурке, бросил в руки волхву. Тот жадно схватил, вытряс на ладонь солнечный камень, страстно зажал в кулаке. Храбр молча зашагал дальше.

На дворе он хотел было завести разговор со стариком, поведать, как обхитрил волховника. Янь Вышатич, сжав зубы, скрипнул:

– Уйди, Христа ради.

Добрыня в великом недоумении и обиде смотрел, как старик, сгорбясь на коне, выезжает со двора.

…Пир был нешумен и необилен. По чести сказать, князю Олегу и веселиться было не о чем. Но дружине иных поводов для пира кроме верной службы князю не требуется. Пир – и награда дружине, и любовь князя к своим мужам, и поддержание в них ратного духа. Однако в малом пиру чести все же меньше, чем в большом, когда и сама земля бывает хмельна от пролитых на нее меда и браги.

Янь Вышатич сидел посреди застолья скушный. Добрыня вливал в глотку одну кружку за другой, и с каждой становился мрачнее, а на вид звероватее. Книжник, пригубив чашу, в который раз вставал и откланивался. Два Олеговых дружинника, меж которыми князь усадил чернеца, клали ему на плечи руки и возвращали на скамью.

После пятой круговой чаши князь изумленно воззрился на опустевшее место Яня Вышатича.

– А где?..

– Нездоров боярин, – отговорился Добрыня, тяжело подняв себя со скамьи.

Он подошел к Нестору, рукой отодвинул дружинника, сел на его место. Княж муж, схвативши со стола серебряную корчагу с вином, собрался уже затеять бой, но увидел вопрошающий взгляд Медведя и охладел.

Добрыня отломил кусок лосятины и положил на блюдо перед Нестором.

– Угощайся, отец, раз князь угощает.

Книжник оторвал мясное волоконце и отправил в рот.

– А теперь скажи, – продолжал храбр, – какой упырь старика покусал? Я ради дела оберега своего не пожалел, отдал волховнику. А он теперь и видеть меня не желает, будто я ему глаза мозолю. Чем я ему в душу наплевал?