Джейк Хайт - Осада

— Так и сделай, — одобрил Лонго. — И не давай стрелять, пока турки не окажутся у самых стен.

Он обернулся, посмотрел на равнину, откуда явится враг, но сейчас она была пустой и темной. Там, где обычно светился тысячами огней турецкий лагерь, теперь зияла чернота — лишь горстка золотистых точек, горевших тут и там факелов, разрывала ее.

— Куда они подевались?

— Дозорные увидели, как турки строятся в колонны, а затем все огни погасли. Тогда-то мы и приказали звонить в колокола, — ответил Уильям. — Турки идут. Ждать осталось уже немного.

— Ты хорошо справился, — сказал Лонго Уильяму. — Но теперь у меня есть еще одно поручение для тебя, и, боюсь, тебе оно не слишком понравится.

— Какое бы оно ни было, я все исполню.

— Покинь стены. Иди к царевне Софии, защити ее.

— Но мое место здесь! — воспротивился Уильям. — Я должен отомстить за смерть моего дяди, моих друзей.

— В жизни есть кое-что выше мести. Сколько турок ты уже умертвил? Двадцать, тридцать? Поверь мне: сколько ни убьешь, гнев твой не остынет. Ты никогда не насытишься местью.

Лонго положил юноше руку на плечо, стиснул.

— Уильям, у тебя есть жена, подумай о ней. Мы все должны защищать самое дорогое для нас. И я прошу тебя как друга: ради меня, защити Софию.

Уильям отвернулся, стиснув зубы. Но все же кивнул:

— Я пойду к ней.

— Спасибо. Если колокола прозвонят отступление, отведи ее на борт «Ла Фортуны» и плыви в Перу. Удачи! Да пребудет с тобой милость Господня.

— И с вами, — ответил Уильям.

Они крепко обнялись.

— Ты себя убить не позволяй! — строго приказал Тристо. Он был следующий, кто обнял-облапил — Уильяма. — Мне еще надо отыграться в кости.

— Это мы посмотрим, — усмехнулся тот.

Лонго и Тристо молча смотрели, как Уильям спустился с палисада, а после вышел через ворота внутренней стены. Едва он скрылся из виду, в те же ворота вошел император в сопровождении варяжской гвардии и Далмата. Воины, расположившиеся в промежутке между стенами, преклонили колени. Послышались крики: «Слава Константину! Да здравствует император!» Лонго отправился встречать императора у подъема на внешнюю стену.

— Здравствуйте, ваше величество. Инспектируете войска?

— Нет, синьор Джустиниани. Я пришел сражаться.

— Это место слишком опасно для вас, сюда турки обрушатся со всей силой.

— Именно потому я здесь, — твердо ответил Константин. — Если удержим Месотейхон, удержим и Константинополь.

— Но если вы погибнете, конец всему. Риск слишком велик.

— Мы должны рискнуть всем, даже жизнью императора, чтобы выиграть эту битву. Все ли воины на стенах?

— Да, разве что пара-тройка нерадивых не успела подойти.

— Отлично. Тогда запирайте ворота внутренней стены.

— Но, ваше величество, как же нам отступать, если ворота окажутся закрытыми?

— Отступления не будет. Закрывайте ворота!

Мехмед стоял на бастионе и смотрел на стены Константинополя, испещренные огоньками факелов. Сегодня, впервые за тысячу лет, эти стены падут. Ныне он, Мехмед, исполнит предназначенное. Он вспомнил, как десять лет назад был лишен трона, сослан в Манису. Тогда командиры войска смеялись над ним, презрительно называли Мехмедом-Книжником. После сегодняшней ночи никто не дерзнет смеяться над султаном Мехмедом.

Он обернулся, посмотрел на лица собравшихся командиров, освещаемые единственным факелом. Обратился к Улу:

— Люди на позициях?

— Да, ваше величество.

— Тогда пусть начинают пушки. После них Махмуд-паша поведет башибузуков на штурм.

Махмуд-паша поклонился.

— Ваше величество, благодарю вас за честь атаковать первыми.

— А как насчет анатолийской кавалерии? — спросил Исхак-паша. — Неужели мои люди ждали два месяца лишь для того, чтобы вся слава досталась башибузукам?

— Исхак, потерпи. Сегодня на всех хватит славы. Для тебя и твоих воинов у меня предусмотрено особое задание.

Воины, стоявшие рядом с Лонго, замолчали в ожидании атаки, и тишина повисла такая, что Лонго различил шипение зажженного фитиля у пушки по соседству. И вдруг безмолвие разорвал чудовищный слитный рев турецких пушек. Они выстрелили разом, располосовав темноту над бастионами длинными языками огня.

— Прячься! — крикнул Лонго, пригибаясь за низкий парапет, шедший поверху внешней стены.

Мгновением позже стена задрожала от ударов. В двадцати шагах справа кусок ее футов десяти длиной затрясся и обвалился наружу, рассыпался на куски — а с ним и стоявшая на стене пушка.

— Тащите мантелеты! — крикнул Лонго воинам, стоявшим наготове между стен. — Закройте пролом!

Воины подхватили пару мантелетов, подтащили, перекрыли дыру. Но не успели закрепить, как ядро врезалось в один, разметало в щепы. Закричали, корчась на земле, раненые. Их подхватили, потащили в укрытие и срочно подвели на замену второй мантелет.

— Мы понапрасну теряем людей! — заорал Тристо, стараясь перекричать пушечный рев.

— Ты прав, — согласился Лонго. — Уведи со стены всех, кроме орудийных расчетов. Пусть воины укроются внизу, между стен.

Тристо кивнул и поспешил исполнять. Спустя несколько минут участок близ Лонго обезлюдел. Генуэзец остался один, притаившись за невысоким парапетом, а под его ногами дрожала стена.

Наконец турецкие пушки умолкли. Лонго встал, присмотрелся, стараясь различить движение в темноте. Он ничего не увидел, но, когда уши, оглушенные пушечным грохотом, стали нормально слышать, различил топот многих тысяч ног.

— Назад на стену, быстро! — скомандовал он воинам. — Турки идут!

Тут же из темноты вырвался, нарастая и спадая вновь, крик: «Аллах, Аллах, Аллах!» Загрохотали барабаны, загнусавили волынки. Шум становился громче и громче, но Лонго по-прежнему ничего не видел. У пушкаря сдали нервы, он ткнул фитилем, и пушка рявкнула в темень, без толку рассыпая картечь.

— Черт побери, не стрелять! — взревел Тристо. — Пусть подойдут ближе!

Шум приближавшегося войска сделался оглушительным. Наконец показалась орда — всего ярдах в сорока от стены. Шли в беспорядке, почти без доспехов — что у кого нашлось, то и нацепил, с разномастным оружием. Среди мечей и копий виднелись и косы, и вилы. Султан пустил вперед башибузуков, почти не обученных драться крестьян, составлявших изрядную часть турецкого войска. Хоть воевать они толком не умели, зато храбрости им было не занимать. И шли они тысячами.

— Лучники, к бою! — распорядился Лонго и услышал пение сотен тетив, свист множества стрел, взвившихся в небо.

Смертельный дождь обрушился на башибузуков, выкашивая их десятками. Лонго видел, как стрела пробила насквозь грудь одного и застряла в животе другого. Увидел, как захлебнулся кровью воющий в ярости великан, схватившийся за пробившую горло стрелу. Дикий вой башибузуков теперь разбавился криками умирающих, но толпа не остановилась. Турки подбежали уже так близко, что Лонго различал их лица: вот седой старик с выпученными от ярости глазами, с лицом, испещренным шрамами множества битв; вот крестьянин с голым торсом потрясает вилами, а в плече у него — стрела; вот мальчишка лет двенадцати волочит меч, какой и поднять не может.