Ф. Самойлов - Вася Алексеев

— Хочется же всё посмотреть — как анчаровские собираются и как путиловцы. Молодежь, знаешь, своей колонной пойдет, впереди района.

Он улыбнулся другу:

— Да и чего спать в такое утро? Ты вон тоже не утерпел.

Они пошли вместе, с жадным интересом глядя вокруг. Улица оживала на глазах. Из ворот заставских домишек люди выходили семьями, отцы и матери вели за руки ребят. Еще не было семи, времени до начала демонстрации оставалось много, но, видно, не только Васе и Кирюшкину не сиделось дома. Возле ворот Путиловского уже чернела толпа, громко звучали песни. А народ всё шел.

Это была праздничная толпа — те самые люди, которые выходили гулять на Петергофское шоссе на пасху и в рождество, но они были сейчас совсем другими. Что-то новое читал Вася на лицах. Их выражение было торжественным и вместе с тем настороженным. Люди шли на свой рабочий праздник, право на который оплачено кровью. Они завоевали это право, но не были вполне уверены, что смогут воспользоваться им. Они чувствовали — одни ясно и отчетливо, другие смутно пока, — что за это право им еще надо будет бороться, как за все права, которых они добивались.

Потом, когда колонна выстроилась, Вася оглянулся и не увидел конца. Изгибающаяся вдоль шоссе, звенящая песнями и музыкой, путиловская колонна двигалась, плыла через заставу под красными парусами знамен. Сорок тысяч рабочих вышли с женами, детьми, стариками.

— Тут населения на губернский город, — сказал Петя Кирюшкин, следя за взглядом друга.

— Путиловская губерния, — рассмеялся Вася, — другой такой во всей России не сыщешь.

А во главе «Путиловской губернии» шла молодежь, ребята четырнадцати-семнадцати лет. Вася хорошо знал эту озорную заставскую вольницу. Он видел ее совершающей набеги на огороды, и он видел ее под огнем пулеметов штурмующей полицейские части в февральские дни. Сейчас она высоко несла знамена и самозабвенно пела запрещенные еще недавно песни. «Отречемся от старого мира…» — выводили мальчишечьи голоса.

Днем это пение услышал на Марсовом поле Максим Горький.

«Да, они, наверно, найдут в себе силы отречься от старого мира, очистить души от его ядовитых влияний», — с надеждой сказал он.

Вася всё смотрел на ребят. Они шли организованно, они несли знамена, дорогие его сердцу. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — было написано на красных полотнищах. Они требовали: молодежи политические права, шестичасовой рабочий день, бесплатное обучение! То были требования большевиков.

Но долго стоять и разглядывать колонну ему не пришлось.

— Здравствуй, Вася! Вася, к нам! — кричали со всех сторон.

— Вася, рассуди, — просил парнишка, ростом немного больше аршина, — почему мне не дают нести знамя? Что я, хуже их?

Он выразительно кивнул в сторону ребят, крепко державших древко.

— Вон нас сколько на каждое знамя, — оправдываясь, заговорил один из знаменосцев, — не разорвать же на всех.

— Рвать, положим, было бы действительно глупо, — засмеялся Вася. — Но по очереди нести можно. Вот и меняйтесь. Каждый из вас тогда будет знаменосцем.

— Только меня пусть не последним в очередь назначают! — крикнул мальчишка. — Я скорей хочу.

Кругом были знакомые, кругом были друзья. С каждым хотелось переброситься веселым словом, обменяться шуткой. А демонстрация шла вперед — мимо Нарвских ворот, через Фонтанку, обогнула Покровский рынок…

Застава осталась далеко позади. Тут город выглядел по-другому. На Петергофском шоссе не было зрителей. Все, кто вышел из домов, присоединялись к демонстрации. Чем ближе к центру, тем больше народа заполняло тротуары. Обыватели прикололи к лацканам пиджаков пышные красные банты. Одни приветственно махали демонстрантам руками, другие заискивающе улыбались. Третьи выжидательно молчали. На их лицах было тревожное недоумение. Они словно приготовились к тому, что вот сейчас произойдет нечто немыслимое и ужасное, и были удивлены, почему это ужасное не начинается.

День по календарю был будний, но все магазины, лавки и лавчонки стояли с закрытыми ставнями, с пудовыми замками на дверях. Даже уличных торговцев, всегда шмыгающих по тротуарам с плетеными корзинами на голове, не было видно. Никто не выкрикивал: «Рыба, свежая рыба!», никто не предлагал бублики и венскую сдобу. Даже асфальтовое полукружие возле Покровской церкви было свободно от лотков, которые заполняли его по утрам, образуя серый полотняный город с мясными, рыбными, овощными, мануфактурными уздами, переулками и тупиками. Одни торговцы тоже праздновали, другие были напуганы этим праздником.

Только неустрашимая рать мальчишек-газетчиков осталась верной своим обычаям. Они бежали резвой рысцой, выкрикивая названия газет и сенсационные сообщения, которых, впрочем, в газете можно было и не найти, читай ее хоть целый день подряд. Вася просматривал газеты на ходу и делился впечатлениями с друзьями. Тон буржуазной печати был заискивающим и лицемерным, как лица торговцев и чиновников, которые стояли на тротуарах между Покровским и Александровским рынками. Буржуазные газеты слащаво твердили о всенародном единении. Для них революция была окончена, поскольку правительство, пришедшее к власти, было их правительством. Они не хотели продолжения внутренней борьбы. Им нужно было, чтобы продолжались военные действия на фронте.

— А вот наш ответ! — Вася показал на плакат, который несли солдаты-запасники пехотного полка, прикрепив к штыкам высоко поднятых винтовок. «Война до полной победы над буржуазией!» — было написано на плакате.

— Уточнили лозунг на рабочий и крестьянский лад!

Городские улицы, казалось, были не способны вместить людское половодье. Демонстрация часто останавливалась, а в переулках теснились другие колонны, готовые влиться в нее. Путиловцы шли на Исаакиевскую площадь. Там происходил митинг. Летучие митинги возникали и по дороге — на перекрестках, во время остановок.

Васе хотелось, чтобы все обратили внимание на плакат, который несли солдаты.

— Товарищи! — закричал он, взобравшись на крышу подъезда одного из домов. — Вот как надо поступать с лозунгами буржуазии! Будем поворачивать их, как оружие, против нее!

Район, через который они проходили — Коломна, — был заселен ремесленниками, торговцами, служилым людом. Подобные речи были у них не в чести. Упитанные господа кричали Васе: «Долой!», обзывали немецким шпионом, пробовали стащить с подъезда. Но сейчас тут были путиловцы, тут были солдаты, и господам самим пришлось убраться прочь.

Во время одной из остановок к Васе протолкался Зернов:

— Здравствуй, Алексеев. Что у вас тут за митинг?

— Митинг уже окончился. Танцы хотим устроить. Плясать умеешь? Выходи в круг.