Руфин Гордин - Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Глаза Софьи блеснули недобрым блеском. Князь Василий внимательно поглядел на свою полюбовницу и понял, что она что-то задумала.

— Порчу на него наслать надобно — вот что. Есть у меня людишки глаза недоброго. Могут они наслать. Сглазить могут.

— Это, голуба, с умом делать надо. Так, чтоб комар носу не подточил. Велик просмотр, велик и риск. В монастырь тебя ввергнут, вот что.

— А я что, проста? Нешто я не понимаю, сколь тонкое это дело?

— Греки ко мне захаживают. С ними надо совет держать, — как бы про себя молвил князь Василий.

— А что греки?

— Они книжники. В разных странах и на разных языках магические науки превзошли. У них и книги Гермеса Трисмегиста есть — великого демонолога.

— Будто у тебя этого Гермеса нету? — усомнилась Софья.

— То-то что нет.

— Эвон у тебя сколь книг-то. Сотни. Отчего не завел?

— Не попадался. Редкость это. По-латыни писано, на греческий перекладено. Там заговоры разные, сожигание трав и волос и прочая нечистота.

— Слыхала я про черную эту магию, про демонские заговоры, ими наши колдуны да чернокнижники, небось, тоже владеют.

— А Бога ты не боишься, Софьюшка? — неожиданно спросил князь Василий.

— Высоко он, — задорно отвечала она, — чать, из-за облак не разглядит. А то мелки мы для него, не более мурашей. Копошимся, а что, зачем — не разберет. Я так думаю, молитвы наши до него не долетают — ветром их разносит.

— Верно ты думаешь, умница. Богу не до наших мелких дел, — поддержал ее князь. — С греками мы сойдемся. Тут у них великий знаток языков объявился, не токмо европских, но даже и азиатских, некто Николай Спафарий. Правда, он в сплотке с Артамоном, у него пропадает. Но, случается, заходит и ко мне — книжник. Почитай, все превзошел. Я с ним потолкую.

— Сделай милость, князинька.

— Через поцелуй готов.

— Не единым, а многими тебя награжу. Чувствительно, а еще запросишь — отказу не будет.

— Запрошу беспременно. Еще и большего.

— Токмо не здесь. У тебя.

— Согласен.

Спафарий был нередким гостем у князя Василия Васильевича Голицына. Их сближала любознательность: грек был старше, опытней, бывалей — успел обойти полсвета, учился наукам и в Италии, и в Царь-граде; из этого кладезя князь почерпал не только знания, но и полезные слухи: Спафарий был из стана Матвеева.

Трисмегистово универсальное учение, содержавшее решительно всю каббалистическую, астрологическую и алхимическую премудрость, заключалось в толстенном фолианте на греческом языке, ибо греки почитали его отцом всех наук.

— Нет, любезный князь, — отвечал Спафарий, — у меня нет этого сочинения — его вес слишком велик, а я странствователь и не в состоянии таскать за собой столь великую тягость, этот свод устарелых премудростей, которые мне никогда не понадобятся. А зачем он вам?

— Меня интересуют кое-какие старинные рецепты, — уклончиво отвечал князь.

— Этот труд есть у Артамона Сергеича. Я могу позаимствовать его на время.

— Сделайте одолжение. Только… — И князь замялся.

— Что вас смутило? — поинтересовался Спафарий.

— Я бы очень просил вас не сказывать почтенному Артамону Сергеичу, кому понадобилась сия книга.

— Да, разумеется, — пожал плечами Николай. — Он щедр и не любопытен. К тому ж я сам не прочь заглянуть в некоторые главы, где толкуется об египетских богах.

— Я вам буду чрезвычайно обязан. И не премину отплатить вам любою услугой. Притом надеюсь на вашу скромность.

— Вполне можете на меня положиться, — отвечал Спафарий.

Князь получил наконец увесистый фолиант. И среди великого множества глав и рецептов он отыскал те, которые могли быть полезны царевне Софье в ее предприятии.

«Среди всех растений, которыми дьявол пользуется для извращения чувств, — читал князь, — нижеследующие занимают первое место. Некоторые из них обладают свойством вызывать глубокий сон, другие же усыпляют лишь слегка, но при этом они повреждают и извращают чувства так, что субъект и во сне, и наяву видит необычайные вещи, невидимые для нормального человека». Далее приводился список этих веществ. Важное место занимали в нем корень беладонны, кровь летучей мыши или удода, вех ядовитый, и все в таком роде.

Это было не совсем то, что нужно, но воспользоваться имело смысл. Рекомендовалось еще призвать хульного беса и приводился заговор на него.

Рецептов было множество, и большинство их не внушало князю доверия. Кроме того, он не обладал ни опытом, ни знаниями для их составления. Надобен был человек поднаторевший, колдун. А где его взять, мудреная книга не давала ответа.

Нет, это не мужское дело, решил князь. Тем паче, в сношениях с дьяволом господствуют женщины. И в Черной мессе, которую служили поклонники Сатаны, алтарем для них служив живот голой женщины. На него ставилась чаша со освященным причастием, между грудей теплилась свеча. «Айе-Сарайе! Айе-Сарайе!» — вопили поклонники Сатаны, а потом предавались свальному греху. Притом женщина-алтарь отдавалась всем жаждущим.

Нет-нет, пусть этим занимается царевна. У нее множество связей среди женщин, которые наверняка участвуют в шабашах, летая туда на метле или кочерге.

Свои соображения он высказал Софье. Она обвинила его в малодушии. Князь защищался:

— Я ни разу не вступал в сношения с черной силой, у меня нет опыта, душенька. Среди твоих женщин наверняка найдутся ведьмы. Ты сама говорила, что знакома с некоторыми, которые могут навести порчу. Я тебе прочитаю, что говорится здесь о порче, и ты сразу поймешь, что я не гожусь для такого рода дел. Вот: «Порча, или Энвольтование, — вред, причиняемый магическим путем. Злая воля, действующая на элементалов, или эгрегоров зла, путем заклинания, подкрепляемого магическими приемами. Существует много способов порчи: колдун придумывает приемы сообразно обстоятельствам. Наиболее употребительные при помощи вольта, гоги, завязки (егильет)…»

— Я понятия не имею, что это за приемы, слова какие-то незнакомые. Значение их спрашивал — никому неведомо.

— Греков спрашивал?

— Вестимо. Самый осведомленный из них, Спафарий, пожал плечами: не ведаю, говорит. Займись, займись, матушка, раз уж ты взялась за это дело, проникни на ведьмину кухню, выведай, посули ей дорогой подарок.

— Слаб ты, князинька. Твое дело — советы подавать. А мы, бабы, будем дело делать. Ваше дело — война, наше, бабье, — тайная битва.

Весна пришла, принесла благорастворение воздухов. Вздохнул бедный люд, расправил грудь. Сеять не сеять, а весна да лето и ленивого прокормят. Цвет осыпался, украсил землю белыми блестками, а потом они побурели, съежились да и вовсе пропали, будто вовсе и не бывало. Зато трава пошла в рост, и зеленые листы укрыли зимнее безобразие. Все пошло на пользу землице: конское, коровье, овечье да человечье. Все умножило ее силу.