Юзеф Крашевский - Последняя из слуцких князей

В одном из домов, окна которого выходили на площадь перед костелом Святого Яна и на Замковую улицу, жили виленский воевода и его сын Януш. Княгиня, четвертая жена Криштофа Радзивилла, в это время в Вильно не жила, не было больше и никого из его детей от первых трех браков.

Мы уже рассказывали о воеводе и его характере. Он был гордый, богатый пан, стоял в оппозиции к королю, возглавлял союз реформаторов, которые были в конфедерации с православными, но завидовал католикам, потому что их любил король. Радзивилла высоко ценили его сторонники. Воевода был связан и делами, и родством с князьями Острожскими, а также другими родовитыми людьми Руси, а по-семейному — с Замойскими и с самим канцлером Львом Сапегой. Он хотел быть во главе литовских магнатов — представителей тех сил, которые не любили короля за его предрасположенность к католикам и Ходкевичам, а потому надеялись только сами на себя. В таком духе воевода воспитал и своего сына Януша, который потом так невыгодно прославился в восстании, когда особенно проявилась его неприязнь к Ходкевичам (едва ли не первая причина бунта), ненависть к католической партии, пренебрежение к главенствующей религии, желание унизить их и отомстить.

Князь Януш только проснулся и открыл глаза, привычно скользнул взглядом по изысканным гобеленам на стенах, хлопком в ладоши вызвал слуг. Вскочив с застланной мягкими шкурами постели, осмотрел блестевшее, будто только что вышедшее из-под руки оружейника, оружие, залюбовался растительным орнаментом из серебряной проволоки на недавно привезенной испанской шпаге, тронул простую польскую саблю с прямой крестовиной и обернулся на стук в двери.

Отодвинулась занавесь, и двое лакеев в ливрее дома Радзивиллов принесли холодную воду для умывания и полотенце. Около кровати князя уже стояла серебряная с позолотой чаша, медный кувшин и кубок. Князь молча облил себя водой, вытерся, расчесал свои длинные (по последней зарубежной моде) волосы. Не завивал их, как делают это теперь, не душил, только облил холодной водой и пригладил ладонью. Потом завил усы, надел простую черную одежду, натянул сапоги из красивой желтой кожи и атласа, жилетку со шнуровкой и орнаментом, непременный пояс с позолоченными полосками.

Спросил у слуги:

— Пан воевода уже не спит?

— Да, ясновельможный пане, — ответил слуга, — к нему только что пришел министр…

— Подайте мне поесть и позовите Тамилу Тамиловича.

Затем прошел по просторной спальне к сводчатым окнам, обращенным к костелу Святого Яна. Несколько минут смотрел на богомольцев, идущих по улице, и недовольно пробурчал:

— Вечно я должен смотреть на этих поганых папистов!

Он отвернулся, сел за мраморный столик, подпер голову рукой. Поправил усы. Какая-то мысль неотступно вертелась в его голове, он строго морщил лоб.

Тут внесли уху в серебряной тарелке на серебряном подносе, следом вошел солидного вида придворный по имени Тамила Тамилович — доверенная особа молодого князя. При дворе этому молодчику дали кличку Дубина, ибо он и в самом деле был могучий и сильный, как дуб, и чем-то в обличье даже походил на это дерево.

Слуги вышли. Князь отставил в сторону уху и спросил:

— Что ты делал, Тамила? Что видел? Что слышал? Рассказывай.

— Всю ночь, ясновельможный пане, мы ходили около дворца Ходкевичей, там началась какая-то суета.

— Что бы это значило? Ты виделся с кем-нибудь?

— Ночью туда прибыли две группы всадников.

— Две группы. А сколько их?

— Да немного, всего несколько человек.

— Кто такие? Ты что-нибудь выведал?

— Я не смог бы ничего узнать, потому что еще не придумал, как попасть во дворец, — отвечал Тамила, — но, к счастью, кто-то послал ночью придворного за вином, и кое-что я разузнал.

— И что же?

— Ничего особенно важного, потому что он сам только что приехал, — отвечал Тамила. — Во главе первой группы пан Барбье, какой-то француз, он якобы служил в войске в крепостях и в боевом строю. А других привел пан Станислав из-за границы, он — воспитанник старосты, был послан обучаться военному делу.

— Должно быть, они думают обороняться в этом дворце-замке! — воскликнул князь Януш. — Сюда съедется целая толпа этих проклятых последышей Лойолы, папистов! Но пусть они даже выстроят крепость повыше, чем их костелы. Мы все равно достанем их и там, пусть даже придется разрушить весь город!

При этих словах он так ударил кулаком по столу, что подскочил кубок.

— Что еще? Вы не пробовали подкупить этого придворного?

— Мы с паном Адамом вчера напоили его, пригласили выпить с нами и сегодня. Может быть, нам удастся что-либо вытянуть из него.

— Попробуй, — сказал князь Януш, — может быть, удастся с его помощью открыть вход во дворец Ходкевичей и встретиться с княжной.

— Мне кажется, что можно попробовать, — ответил Тамила, — но я еще не уверен.

— Я хорошо отблагодарил бы его, если бы это удалось.

— Я тут кое-что задумал, не знаю только, похвалите ли вы меня за это.

— Что ты задумал?

— Когда мы вчера его хорошенько напоили, я вытащил у него ключ от малых дверей дворца Ходкевичей, тех, что на Замковой улице, а потом сделал с него восковой слепок. Может, пригодится.

— Хорошо сделал, молодец, очень хорошо сделал! — похвалил князь Януш. — В борьбе с ними годятся любые способы, как они воюют, так будем и мы. Иди и глаз не спускай с дворца Ходкевичей. Нам нужно знать обо всем, что там будет твориться.

Тамила поклонился и вышел. Князь взял саблю, прицепил ее сбоку на пояс, надел шапку с пером, надвинул ее на одно ухо и пошел по коридору к покоям отца. В том углу дворца царила тишина, множество слуг, придворных, лакеев, гусар ожидали у закрытых дверей в глубоком молчании. Когда они увидели князя Януша, сидевшие встали, чтобы поприветствовать его, но князь не обратил на них внимания, подошел к двери, отодвинул завесу и постучал. Из глубины комнаты послышался голос:

— Кто?

— Janussius, — ответил князь.

— Зайди.

Получив разрешение, сын, мягко ступая по толстому персидскому ковру, пересек комнату, еще более красивую и еще более богато обставленную, чем его собственная. Князь Кристофор сидел в любимом резном кресле, которое, как и скамьи, до пола покрывал в тон обитых парчой стен пурпурный бархат с позолотой. Шпаги, сабли и инкрустированные ружья, естественно, тоже украшали апартаменты гетмана, хотя и в меньшем, чем у Януша количестве, но зато у окна занимал почетное место большой темно-коричневый стол с геометрического рисунка резьбой, весь заваленный книгами и различными бумагами. На нем возвышались позолоченной бронзы часы с боем.

Воевода был в бархатной одежде, с золотой цепью на шее, но еще по-домашнему неподпоясанный. Украшением на его бледном лице были длинные черные усы, концы которых свешивались вниз. Особая примета рода — черная борода. Во всем его облике, как в зеркале, отражались мужество, уверенность в своих силах, даже оттенок презрения и гордыни; казалось, такой человек не может быть ласковым, чутким.