Василий Сергеев - Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

– Я присутствовал при подобных опытах, – смущенно заметил Фридрих-Вильгельм, – но, возможно, о них еще рано говорить...

– Маменька о штуках эдаких пиесу написала: в ней Калифалкжерстон, в коем легко узнать бывшего в Санкт-Петербурге недавно графа Калиостро, уверяет, что Александр Великий, мол, его посещал...

Фридрих-Вильгельм крепко поморщился:

– Верно, маменька ваша, императрица не довольно хорошо узнать успела сего почтенного человека?

– Напротив того, отзывалась о нем, как о негодяе, достойном виселицы... Взялся исцелить ребенка у купчихи, деньги та дала не считанные, а Калиостро купил под городом здорового ребенка... Вышел скандал, да, говорили, ничего бы и не было, если б Потемкин на спутницу Калиостро, очаровательную Лоренцу Феличиане, владевшую секретом вечной юности, глаза не положил...

Порой невольно, порой сознательно противореча во всем матери, Павел не мог и здесь однозначно принять ее точку зрения. Он был уверен, что духовидение – не одно лишь шарлатанство, а может быть, и не шарлатанство вовсе. Павел знал, что Джузеппе Бальзамо, сын палермского негоцианта, известный также как граф Феникс, Архат, великий Копт, Пелегрини и граф Калиостро, – алхимик и врач розенкрейцерской школы, астролог и физиономист – вступил в братство иллюминатов во Франкфурте-на-Майне и основал новые масонские ложи – Египетские – сперва в Курляндии, а потом во Франции, Германии и Англии. Могло ли это быть, если бы его учение зиждилось на песке?

Однако Павел спиритом не стал. Впрочем, это еще предстояло сыну его Александру.

Для Екатерины визит Фридриха-Вильгельма в первую очередь имел тот смысл, что сын, привязываясь к лицам, а через них и к политике Прусского двора, отдаляется от матери, не одобряет проекты ее союза с Австрией. Сын не желал понять, что для российской империи союз с Веной – важный шаг в сторону Константинополя! Давно вынашиваемый ею «Греческий проект» – ядро внешнеполитической доктрины России в конце 70-х годов, высоко оцененный Потемкиным, – предусматривал восстановление Византийской империи под протекторатом России...

Неужели Павел, не способный понять эти игры союзников, усложнит достижение ее целей? Екатерина, великая лицемерка, записывает, чтобы грядущие исследователи не усомнились в испытываемой ею горечи:

«Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти: из России сделают провинцию Европы, зависимую от воли Пруссии... мне больно было бы, если моя смерть, подобно смерти императрицы Елисаветы, послужит знаком изменения всей системы русской политики».

Императрица вначале пренебрежительно отнеслась к наследному принцу прусскому, однако затем, ощутив некое неудобство, вынудила его уехать из Петербурга. Подверглись немилости императрицы граф Панин и князь Гагарин. Ей весьма не нравилось, что опальный цесаревич имел приверженцев, и их круг ширился. Впрочем, от политических опасений она была еще далека...

Между наследниками русского и прусского престолов установились дружественные и доверительные отношения, а также тайная переписка. Зашифрованные послания из Берлина передавал великому князю прусский посланник барон Келлер.

В конце апреля 1779 года Мария Федоровна родила второго сына. Екатерина, которая была без ума от первого внука, так же пришла в восторг и от второго. Имя – Константин – ему дали с дальним прицелом. К тому времени, когда он станет совершеннолетним, в Константинополе, ныне Истанбуле, ему должен быть готов Византийский престол. На медали, выбитой в честь его рождения, изображена была Айя-Суфия, главная истанбульская мечеть, бывшая некогда православным храмом Святой Софии. Она даже в шутку говорила, что, будучи крестной матерью малыша, хотела бы выбрать в крестные отцы Абдула Хамида26* Абдул Хамид I – султан Турции (1774-1789 гг.), вынужденный выполнять условия весьма выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мирного договора. *.

Впрочем, до греческой империи в прежних границах было еще далеко. Пока Екатерина с Потемкиным набрасывали прожекты буферного государства – от устья Днепра и до самого Дуная. Было придумано и название для этой страны: Дакия.

Взгляды Екатерины на Турцию были гораздо более серьезными, чем ее манера говорить об этой стране: с легкой иронией, как раз так, чтобы не заинтриговать иностранных послов.

Для маленького Константина пригласили кормилиц-гречанок. В первые месяцы своей жизни он не должен был слышать другого языка, кроме греческого.

Императрица преуспела в первоначальном воспитании ребенка. Будущий великий князь Константин, если и не стал императором Византии, письма писал исключительно по-гречески, и прекрасно знал Платона, Софокла и Демосфена. У бабушки Екатерины теперь было двое обожаемых внуков: на первом месте все же стоял Александр, а Константин – на втором. Несчастные родители очень сильно страдали от разлуки с детьми. Марии и Павлу позволили быть вместе с сыновьями всего четыре дня. Как только жестокая императрица вновь забрала малышей к себе, она принялась жаловаться в своих письмах Гримму, своему любимому партнеру по переписке, что ей их испортили. По ее словам, родители были полны предрассудков и придерживались ошибочных взглядов на воспитание.

И вот она стала учительницей для своих внуков. Она придумала для них «бабушкин алфавит», где были указаны все великие события российской истории. Это произведение отпечатали не только в России, но также и в Германии.

Она оказалась просвещенной воспитательницей, сама была строгой, но ее уроки – интересными, а внуки – послушными учениками.

Закончился 1780 год. Дипломатический престиж русского государства был весьма высок. Турция признала ханом Шагин-Гирея, свидание с Густавом III обнадежило Петербург в мире на Балтике, Тешенский мир и «Декларация вооруженного нейтралитета» обеспечили русскому кабинету влияние в делах Европы; союз с Австрией гарантировал прочность южных рубежей; Лондону не удавалось втянуть Россию в войну за британские интересы.

Царевичу это радости не приносило. Он видел другое: сыновей, успехами которых он мог бы гордиться, у него «украли». Его терпение было на исходе. Собственно, даже независимо друг от друга отчаявшиеся родители искали бы какое-нибудь ежедневное занятие, чтобы не думать постоянно о том, как ужасно поступает с ними императрица. Случались моменты, когда несчастная Мария Федоровна не знала, как успокоить гнев мужа. Даже она сама, будучи истинной христианкой, покорно сносящей все удары судьбы, испытывала сильнейшее чувство разочарования.

Мария Федоровна, хоть и не осмеливалась говорить об этом, хотела навестить свою семью, увидеть милый ее сердцу Монбельяр, Этюп... А родственные привязанности звали великую княгиню в Вену, в Берлин. Павел не меньше ее мечтал уехать из Царского Села. С приятной грустью вспоминая о пребывании в Берлине, он мечтал увидеться в Вене с Иосифом II, который так дружелюбно предложил ему погостить у него в стране!