Николай Алексеев - Заморский выходец

— Да, он — парень хороший.

— А где ж Катюша? Здесь все была…

— Ушла она к себе в горенку. Чай, за пяльцы села.

— Соскучилась, знать, с нами-то сидючи. Вестимо, девица молодая, нешто занятно ей наши речи слушать! Время-то как бежит — давно ль малой девочкой Катя была, а теперь уж невеста.

— Точно что, а только мы выдавать не торопимся.

— Чего торопиться! В вековушах не останется.

— Ну, вестимо.

— И лицом она красавица, и прикрута за ней немалая… Ведь не малая?

— Степан Степанович, чай, для дочки не пожалеет.

— Для нее пожалеть — для кого же и не жалеть? Вестимо, Катя не засидится, и зря спешить нечего, а только всё же родительскому сердцу приятней дитё свое поскорей замужем увидать, внучат поласкать.

— Это ты верно, а только народ ноне пошел все такой непутевый. Выдашь этак дочку, да потом, цожалуй, и плакаться придется.

— С разбором надо женихов искать. А только много есть и добрых парней, не все уж гуляки да сорви-головы. Вон хотя бы Александр-то Андреич — чем Катюше не пара?

И сваха пытливо уставилась на боярыню. Но Анфиса Захаровна и сама была тертый калач — лицо ее было непроницаемо, как маска.

— Молод он еще! — равнодушно промолвила она.

— Так нешто это — помеха? Чай, не стариками люди женятся.

— Так-то оно так, а только у него, чай, еще ветер в голове.

— Поищи по всей Москве другого такого разумника — не сыщешь.

— Да я его не хулю.

— И Степан Степанович, кажись, его любит.

— Мальцом знал.

— Вот видишь. Эх, ей-же-ей, что за парочка бы была их — загляденье! Он пригож — она еще пригожей, он добр — она еще добрей… Эх, будь моя воля — сейчас бы под венец их поставила!

— Мужняя воля, не моя.

— А ты б поговорила с ним.

— Поговорить можно.

— К тебе на деньках Меланья Кирилловна заглянуть сбирается.

— Милости прошу.

— Приду с нею и я.

— А чудотворцы московские?

— Успею еще побывать, коли Бог дней продлит.

— А и ловка же ты, Феоктиста!

— Хе-хе! Что за ловка! Ловчей меня люди бывают.

— А только я давно смекнула, что ты от Меланьи Кирилловны свахой прислана.

— Да я ж на то и била, чтоб ты смекнула, а напрямик сказать было не рука: вдруг да не по нраву сватовство придется, так ты б меня, может, и помелом да по загривку.

— Эвось! Уж и помелом!

— Все может статься, как человек осерчает. Так ты со Степаном-то Степановичем поговори!

— Как сказано.

— А мы на деньках…

И сваха стала прощаться.

Катюша недаром убежала из комнаты, где сидели ее мать и Феоктиста: она чувствовала, что, если останется там, то не выдержит и чем-нибудь выдаст свое волнение. Дело в том, что она отлично знала, зачем пришла Феоктиста: Александр Андреевич еще накануне уведомил ее. Выбежала она и приложила ухо к двери и прослушала весь разговор.

— Что с тобой, Катька? Чего пылаешь так?

— Ничего, матушка… Так… Сама не знаю… — пробормотала боярышня, а сама еще пуще разгорелась, до того, что слезы на глазах проступили.

— Ой, неспроста! Чай, не беседу ль нашу подслушала? Ужо я тебе!

И боярыня шутливо погрозила дочери пальцем, добродушно улыбаясь.

— Слышала, матушка, был грех! — ответила Катя, обнимая мать и пряча на ее плече свое смущенное лицо.

— Ишь, озорная! Ну, и что ж, рада, поди?

— Уж так-то рада, что и сказать не могу!

— Рада с отцом, с матерью разлучиться? — в голосе Анфисы Захаровны слышался упрек.

— Нет, нет! Не тому! Не разлуке с отцом-матерью радуюсь…

— Так к чему же?

— Тому… Тому, что за Сашу меня выдадут!

— За Сашу! Ах, ты!.. Да у вас что же с ним? Никак делишки завелись?

— Люб он мне, и я ему.

Анфиса Захаровна даже всплеснула руками.

— И когда успели! Уж я ль за тобой не присматриваю! Взять бы плеть сейчас надо да постегать тебя малость… Мать родную перехитрила, что вокруг пальца обвела.

— Не серчай, матушка!

— Да уж что серчать, такая-сякая.

Катя покрыла поцелуями лицо матери.

— А ты с батюшкой-то поскорей поговори, — шепнула среди поцелуев боярышня.

— Не терпится! Не стоила бы ты, озорная, да уж, так и быть, поговорю не мешкая, либо сегодня вечерком, либо завтра… А уж тебя теперь с глаз не спущу.

Хотя Анфиса Захаровна решила «не спускать» дочь с глаз, однако это не помешало Катюше спустя час-другой после этого разговора повидаться с Александром Андреевичем. Сколько толков у них было о будущем! Сколько планов они строили! Счастье казалось так близко.

Вечером в этот же день Анфиса Захаровна не стала говорить с мужем о сватовстве Турбинина: Степан Степанович был не в духе.

— Завтра, коли что… коли не в сердцах будет, — сказала она дочери.

Катюша стала ждать этого завтра. Она не спала целую ночь и не жалела об этом. Ее голова была полна счастливых грез. Когда рассвело, она поднялась с постели и открыла окно. Свежий утренний слегка сыроватый воздух повеял на нее, грудь жадно вздохнула аромат зелени, несшийся с полей. Золотая полоска зари разгоралась все ярче и кидала светлый отблеск на верхушки деревьев, на терем, на счастливое личико боярышни. Птицы проснулись и весело щебетали. Катюше казалось, что они щебечут об ее счастье.

И грезы неслись светлые, радостные, как это летнее утро.

— Степан Степанович, у тебя делов нет неотложных теперича?

— Нет, а что?

— Потолковать малость с тобой надобно, — сказала Анфиса Захаровна, когда Кречет-Буйтуров, пообедав, хотел встать из-за стола.

— О чем это?

— А вот сейчас… Катька! Подь в горницу, сядь за работу.

Боярышня поняла, почему мать ее гонит. Она покорно

вышла, но в терем не пошла, а притаилась у двери, как вчера во время беседы Феоктисты с матерью, и приложила ухо к щели.

— Вишь, Степан Степанович, что я тебе хотела сказать — Катька наша уж становится на возрасте.

— Так что ж?

— А то ж, что пора б о ней подумать.

— И думай, коли тебе охота, хе-хе!

— Я что? Я думаю, да нешто мои думы что значат? Сказано: у бабы волос долог, да ум короток.

— И верно сказано.

— Верно ль — не верно, то сказ иной: иная баба и двух мужиков за пояс заткнет. Ну, да это мимо… А я к тому говорю, что ведь не я, а ты в дому голова. Тебе бы надо подумать, как бы Катерину за доброго человека пристроить.

— Неспроста! Вестимо, неспроста! — ворчливо отвечала Анфиса Захаровна, которую раздражал насмешливый тон мужа. — Сватать надо Катьку.

— Так и сватай.

— А ты что думаешь? Я и сватаю.

— Ой ли? За кого?

— За ладного парня… Намедни приехала ко мне Феоктиста.

— Это сваха-то, богомолка?

— Она самая. Привезла она нам поклон от Меланьи Кирилловны.

— Ну, и что ж?

— Закидывала она уду на тот сказ, не охоч ли будешь ты Катерину нашу выдать за Александра Андреевича.