Евгений Сухов - Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)

Иван Васильевич вышел из круга, пнул попавшиеся под ноги гусли, которые невесело брякнули и расшиблись об угол. Остановился перед конюшим и сказал просто:

— Не бесы это, Григорий Юрьевич, это лекарство моe. Иначе совсем рассудка лишусь. — И, оглядев смутившихся скоморохов, приказал — Ну чего истуканами застыли?! Пляшите! Царь веселиться желает! Развеселите так, чтобы скулы от смеха свело! — И, повернувшись к боярам: — Пусть все пляшут! Все, я сказал! Чего же ты стоишь, Григорий Юрьевич? Царя ждать заставляешь! Я же сказал: все пляшут!

Григорий Захарьин, опасаясь царского гнева, выбросил вперед сначала одну ногу, потом другую, присел кряхтя и, не уступая в расторопности плясунам, пошел по кругу веселить Ивана.

— Я тебе спляшу, царь! Спляшу! Я с малолетства знатный танцор бывал! Смотри же, как я пляшу!

Боярин покрывался потом, живот его трясло, и это вызывало почти сатанинскую радость у государя, который громко гоготал, хлопал себя ладонями по коленям и, указывая перстом челяди на боярина, принимался гоготать вновь:

— Ай да боярин, ай да молодец!

А Захарьин все повторял:

— Я тебе спляшу, государь Иван Васильевич! Спляшу на помин своей племянницы царицы Анастасии Романовны! Веселись, царь, сполна!

Остальные бояре замерли усамых дверей, смущенно наблюдали за чудачеством самодержца. Скоро очередь дошла и до них.

— А вы чего стали?! Розгами, что ли, в круг подгонять?! Федька, поторопи бояр, пускай государя потешат!

Федька Басманов со смехом стал выталкивать бояр в круг, а те, не признавая государевой шутки, шипели на любимца самодержца:

— Ты ручищами за кафтан не цепляй! Ворот порвешь!

Петр Шуйский, ступив в круг, изрек себе под нос:

— Что отец его, что сын, оба поганенькие, задницами царю служат! В содомском грехе живут!

Вокруг примолкли, однако царский любимец обиды не услышал. Один Шуйский и был способен на такую дерзость.

Веселье закончилось неожиданно: поднялся Иван во весь рост и, глянув в потные лица бояр, произнес сурово:

— Шибко скачете, господа. Время для панихиды, а вы все не натешитесь.

Вот и пойми государя. Вот и угоди ему. Часом ранее совсем иное глаголил.

— Вижу вашу радость! Довольны, что жену у меня отняли! Подсыпали зелье — и не стало суженой… Только ведь я оттого не ослабею! Я еще сильнее стану… Что же вы взгляды-то попрятали?! Все равно узнаю, кто убивец, не уйдет он от меня! Вон как вы после смерти моей родненькой женушки расплясались! Думаете, что вы так же и после моей смерти веселиться станете?! Нет, не будет этого! Как в могилу начну сходить, так я и вас с собой прихвачу! С кем же мне тогда воевать на том свете? — Не с ангелами ведь!

И снова комнату потряс государев хохот. Трудно было понять, где Иван говорил лукаво, а где вещал правду.

— А ну подите вон! — разогнал Иван Васильевич вельмож. — Ну чего у дверей сгрудились?! Сказано же, один побыть хочу! А ты, Федька, приведи лекаря Шуберта.

За то недолгое время, пока лекарь Шуберт был в Москве, он успел понять, что Иван Васильевич угрозы свои сдерживал. Дважды при нем секли бояр, потерял свое могущество Сильвестр, сослан был окольничий Адашев. А ведь какими громадными мужами казались!

Своим величием они больше напоминали многовековые дубы, да такие, что и в три обхвата не объять! А один из принцев крови — Андрей Шуйский, так и вовсе псарями забит.

Всю неделю Шуберт находился в ожидании, зная, что Иван Васильевич непременно о нем вспомнит. Немец даже хотел бежать поначалу из Москвы, но понял, что не проедет и двух сотен верст, как его сцапают на одной из ям. А своим бегством он еще более разозлит молодого государя. И даже если он доберется до границы, то за пределы России его не выпустят таможенники. Посидит он немного на границе, а там и извещение из Москвы его догонит: «Воротить в кандалах и стеречь, как злостного татя!» Видывал он такое. В прошлом году Иван Васильевич выписал из Рима зодчего, повелел ему церквушку ставить. А как поднялась она куполами к небу, так он и съехал. Недели не прошло, как треснула северная сторона, и Божий храм развалился надвое.

Изловили зодчего у самой границы, накинули цепь на шею и так вели до самой Москвы, где за святотатство сожгли в осиновом срубе.

Незавидная участь.

А ведь так все славно начиналось: государь был ласков, поселил недалеко от дворца, в прислуги дал крепкую девку. А прощаясь, весело подмигивал:

— Ты, немчина, не теряйся, моя девка не только полы мыть способна. Она тебе и в другом услужит. Посмотри, какие у нее титьки! Всю ночь их вертеть можно. Уверяю, не наскучит, а государь в этом толк понимает! — хохотал царь, поглядывая на девицу, которая изящно изогнула стан, провожая Ивана Васильевича.

Это был один из первых подарков царя Ивана. Потом государь еще не однажды жаловал его, присылая с гонцом со своего стола пироги с яблоками и прожаренные крылышки лебедя.

Сейчас лекарь Шуберт дожидался караульных.

И они пришли. Прогромыхали сапогами на пороге, хлопнули дверью в сенях и ввалились в горницу хозяевами.

Вот оно как щедрое жалованье оборачивается.

— Пойдем, немчина, ждут тебя, — произнес старший из стрельцов, и когда Шуберт взялся за котомку, он отобрал ее у него и добавил с усмешкой — Теперь тебе все это не понадобится. Разве только что полотно белое… на саван. А?

— Ха-ха-ха! — дружно поддержали десятника остальные стрельцы.

— Все твое имущество теперь государю передано. Вот пригрел Иван Васильевич вражину! Это надо же, царицу травить надумал!

— Я лечил австрийского императора, я лечил польского короля, — стал перечислять лекарь Шуберт. — Моими снадобьями пользовался сам папа римский! И все они живут до сих пор. Так зачем мне травить русскую царицу? — пытался защититься Шуберт, хотя понимал, что не имеет смысла спорить, и участь его решал не стрелецкий десятник.

— А ты бы разговаривал поменьше, латинянин, — повысил голос стрелецкий голова, — не то мы тебя за шиворот вытащим и без шапки по городу поведем.

— Да что вы!.. Майн гот!

Угроза была не пустой: два караульщика подхватили лекаря под руки и выволокли на крыльцо, и каблуки старика отсчитали все семь ступеней.

Шуберта казнили в подвале дворца. Никитка поплевал на руки и отсек лекарю голову, потом четырьмя ударами обрубил руки и ноги. После чего стрельцы побросали обрубки на телегу, а позже прибили их в разных концах города и на главном торге.

— А ты, государь, не стесняйся, — нашептывал Ивану наедине Федька Басманов, — только страсть и позволит боль забыть. А о царице не думай, ей сейчас хорошо, она сейчас с ангелами беседует. Ты, Иван Васильевич, о себе бы лучше подумал.

Иван уговору поддался и на следующий день назначил смотрины: всем девкам во дворце он велел быть в новых сарафанах и прибранными.