Сергей Заплавный - Мужайтесь и вооружайтесь!

И правда, в конце ноября гонец из Москвы долгожданную грамоту за приписью казанского дьяка Афанасия Евдокимова примчал. В ней говорилось, что Кремль от поляков с Божьей помощью очищен; пленные в Нижний Новгород, Ярославль, Галич, Вологду и на Белоозеро разосланы; их главарь Николай Струсь в один из кремлевских монастырей заточен; приспешник короля Сигизмунда Федька Андронов на пытке тайники, где поляки царские короны и другие ценности прятали, указал; из Боярской думы изгнаны окольничие князья Звенигородские, князь Федор Мещерский, Тимофей Грязной, братья Ржевские, постельничий Безобразов и другие изменники; часть дворян со своими отрядами стала покидать полки, ссылаясь на осенины, так что нынче объединенное ополчение Пожарского, Минина и Трубецкого наполовину из таборных казаков состоит; дабы упорядочить их службу, старых казаков решено отделить от беспорядочных и выдавать им жалованье согласно реестру; а вчерашние холопы долгожданную волю получили, освобождение от уплаты долгов и царских податей сроком на два года; одним словом, жизнь в Москве заботами Совета всей земли понемногу налаживается; есть в этом заслуга и земской дружины из Тобольского города, которую Сибирь в помощь нижегородскому ополчению прислала; за это ей сердечная похвала и великая благодарность.

А на словах гонец добавил, что сын Нечая Федорова, Кирила, теперь в товарищах у воеводы Василея Тыркова служит. Жив-здоров, чего и отцу желает.

— И только? — насупился Нечай. — А дальше где быть думает? В Москве? Или в Сибирь собирается?

— Об этом у нас разговора не было, — ответил гонец. — Но я так понял, что скоро вы должны свидеться. А где, не знаю.

Короткое слово «скоро», а сколько чувств оно в душе Нечая пробудило! Радость. Надежду. Сомнение. Нетерпение. Ну и, конечно, мысленный упрек сыну: «Эх, Кирила, Кирила. Мог бы и сам о себе написать.

Рука не отвалилась бы. А то через третью голову приходится о тебе выспрашивать. Пора бы понять, что родители не вечны. Сегодня они есть, а завтра хоть локти кусай — назад из земли не выймешь, пропущенное слово не вставишь. Вот, сынок, и не пропускай его…»

Следующий гонец доставил в Тобольск нежданные вести. Задним числом на победной Москве узнали, что еще в августе, когда Пожарский с ляхами на Девичьем поле и в Замоскворечье бился, польский король Сигизмунд новый поход на русский царь-град без решения сейма затеял. Не мытьем, так катаньем жаждется ему сына своего Владислава на трон московский усадить. Набрал он в Вильне три тысячи немецких наемников и двинулся с ними через Смоленск к Вязьме. Соединившись там с остатками войска разбитого под Москвой гетмана Ходкевича, король на Погорелое Городище в Ржевском углу напал. Но крепость эта оказалась ему не по зубам. Тогда Сигизмунд послов на переговоры в Москву отправил — с призывом к прежним договоренностям вернуться. Да кто же с ним теперь договариваться будет? У бояр, которые прежде сторону поляков держали, руки коротки, а народ цену королевским обещаниям знает. Вновь земцы с казаками польские отряды от Москвы отбили. Тогда Сигизмунд попытался взять Волоколамск. Три раза ходили его жолнеры на приступ и три раза откатывались. Несподручно им на чужой стороне без кормов в осеннюю непогоду биться. Вот и повернули назад не солоно хлебавши. Ивашке Заруцкому тоже не посчастливилось. Пользуясь новым нашествием поляков, выскочил он со своими черкасами из Коломны, чтобы для Марины Мнишек и ее малолетнего сына, «коломенского царевича Ивана Дмитриевича», Рязань златоглавую добыть, да о кулак тамошнего воеводы расшибся. Пришлось ему к Астрахани отбежать. В скором времени должен состояться в Москве великий Соборный совет по избранию государя, но уже сейчас всех объединяет неколебимое желание — никого из немецкой веры и никаких иноземных государств не выбирать. А чтобы поползновений таких не было, Федор Мстиславский со своей «седьмочисленной боярской братией» на богомолье по дальним городам разосланы. Близится час государского возрождения и торжества правды русской. Послужим же ей всяк на своем месте чистыми помыслами и помощью посильной…

Но и с этим гонцом Кирила отцу лишь словесный привет передал, будто так и положено. Как тут не расстроиться? Не железный ведь. За Москву волнение сердце давит, на Сибири своих бед хоть отбавляй, а тут сынок родимый не изволит отцу письмейце с верным человеком передать. Вроде мелкая обида, но такая иной раз острее крупной ранит.

Здоровье Нечая давно расшаталось. Сперва ломота в костях мучила, потом к ней грудные боли добавились, а теперь и голова болеть стала да так, что утром ее от подушки трудно оторвать. Встанет, а перед глазами круги плывут, сердце заходится, колени болью сводит. Добрел он как-то до крыльца да и шагнул сослепу мимо верхней ступеньки. Остальное у него из памяти вышибло. Очнулся на постельной лавке. Рядом батюшка из Воскресенской церкви Вестим Устьянин молитву творит. Свечи мерцают. Иконные лики сверху взыскующе глядят.

«Рано мне под образами лежать, — мысленно запротестовал Нечай. — Еще Кирилу и Василея Тыркова в глаза не увидел, еще имя нового государя не услышал».

А сам слова сказать не может. Язык отнялся.

Тут Вестим ему ладонь на руку положил, будто показывая, что не только языком, но и глазами, и прикосновениями, и понимающими улыбками разговаривать можно. Оказалось, он вовсе не заупокойную Нечаю пел, а молитву о скором исцелении и исполнении всех желаний.

Спозаранку на Крещение Господне [120] 6 января 1613 года. Вестим собрал за крепостными стенами верховой снег и приложил его к голове и онемевшим ногам Нечая, а вечером отвез на крытых санях к иорданской проруби на Иртыше. Там он его на руки, как дитя малое, взял и трижды окунулся с ним в ледяную воду. Тут-то и вспыхнули у Нечая угаснувшие было телесные силы. Увиделось ему, как отверзаются над иорданью небеса, и сходит с них в воду Истинный Христос Спаситель! Возликовала тут душа Нечая, бренное тело само собой распрямилось, и вышли они с Вестимом из проруби, поддерживая один другого.

Эта купель и помогла Нечаю до соловьиного дня [121] 2 мая; день, когда на Руси начинают петь соловьи. дожить…

Пробудился он от колокольного перезвона. В радостном предчувствии на ложе своем заворочался. Вопросительно на Вестима Устьянина глянул: что там такое приключилось?

Вестим вышел узнать. Вернулся просветленный.

— С радостью тебя, Нечай Федорович! — сообщил он. — Добровольники из Москвы вернулись. Приготовься Кирилу своего увидеть. Они с Васильем Тырковым уже на дворе. Сюда идут. Дай-ка я тебе лицо утру. Залежалось совсем… И бороду поправлю. Вот так хорошо будет. Да не волнуйся ты. День нынче вон какой ясный. На загляденье…