Томас Фланаган - Год французов

После Каслбарской битвы в Киллале воцарилась атмосфера празднеств. К восстанию примкнуло много людей, особенно молодых, но немало осталось с миром и по деревням — скоро убирать урожай, — хотя в душе они горячо приветствовали мятеж, несмотря на воскресные проповеди господина Хасси, в которых он смело осуждал отступников. Но перед глазами его паствы был и иной пример — второй священник, Мэрфи, личность отвратительная, и впрямь стакнулся с восставшими, ушел с ними в Каслбар и, по всей видимости, служит в тамошнем храме мессы в запятнанной кровью рясе. В тавернах гуляют всю ночь напролет, кричат, пьют, поют, не смолкает скрипка или волынка. Порой я даже опасался, сможет ли О’Доннел обуздать людей, если спиртное пагубно отразится на их нравах. В первые дни нашего плена они, правда, были полностью поглощены судами и пересудами о своей блистательной победе.

Время от времени в Киллалу из Каслбара наезжали наши знакомцы, и среди них Оуэн Мак-Карти. Увы, он изменился к худшему, стал завзятым мятежником, даже с оружием в руках участвовал в битве. Однажды я встретил его у себя в доме, он пришел к О’Доннелу, своему близкому другу. Ему, похоже, дали какой-то чин, хотя в отличие от других офицеров их форму он не носил. На нем была шелковая рубашка и сюртук тонкого сукна, некогда принадлежавший какому-то более сухопарому господину. Офицерам выдавали также и пистолеты, и Мак-Карти носил красивую кобуру на широком кожаном ремне. Он заметил мой взгляд и потупился, устыдившись своего награбленного господского платья. Он всегда казался большим и неуклюжим, сейчас же — еще и чужим.

Из уважения к моему сану мне разрешали свободно ходить по городу, хотя я нечасто пользовался этим правом. Отчасти потому, что боялся оставить дражайшую Элайзу, отчасти из-за собственной робости. Грустно было идти по улицам Киллалы, ибо они, подобно Мак-Карти, изменились к худшему. Раньше местечко, пусть мрачное и унылое, с замшелыми от ветров с Атлантики стенами домов, было по крайней мере спокойным. Теперь же улицы запружены народом, в воздухе не смолкают грозные возгласы на непонятном языке, столь неподобающие для литературного или хотя бы пристойного изложения. Стоя в начале сбегающей к причалу улицы, я чувствовал себя одиноким и заброшенным, как Крузо из романа Дефо.

И все же все это время, позволю себе еще раз назойливо напомнить читателю, стояли прекрасные предосенние дни, зрелые хлеба уже клонили налившиеся колосья, дожидаясь жнеца.

Писать и читать Эмбер научился поздно, и не очень-то преуспел. Это чрезвычайно мешало ему в службе, не потому, что он испытывал неловкость, а потому, что приходилось полагаться на адъютантов и секретарей. На следующий после Каслбарской битвы день он составил доклад для Директории, продиктовал его Бартолемью Тилингу и отослал с солдатом-ирландцем в Ньюпорт, где его дожидалось рыбацкое суденышко. Диктовал он медленно, чтобы Тилингу легче было понимать чужой язык, да и само письмо очень важное.

— …К шести утра после семнадцатичасового перехода по пустошам и бездорожью я подошел к окрестностям Каслбара. Англичане занимали почти неприступные позиции и намного превосходили по численности мои войска, в которые входили как французские солдаты, так и ирландские… Как мы назовем их, Тилинг?

— Патриоты, — серьезно ответил тот.

— Хорошо… как французские солдаты, так и ирландские патриоты. Кроме того, у англичан была артиллерия, мне же пришлось оставить почти все свои пушки в деревне…

— Кроссмолина.

— …Кроссмолина, захватив лишь легкие орудия. Английские генералы Лейк и Хатчинсон сосредоточили войска на широком и невысоком холме примерно в километре от моего авангарда. Я решил бросить ирландских патриотов в массированную лобовую атаку. Ими командовал отважный офицер-ирландец О’Дауд, вооружены они были длинными пиками. Четыре раза предпринимали они штурм холма и понесли тяжелые потери под обстрелом артиллерии. Тогда я приказал атаковать по всему фронту. Сарризэн ударил с левого фланга, Фонтэн теснил врага на правом. Вскоре началось беспорядочное отступление. Враг оставил на поле битвы и орудия, и свою честь. Некоторое сопротивление оказали лишь разрозненные подразделения у моста в город, попытавшись навязать нам тыловой бой. Но третий полк молниеносной атакой выбил их с позиций и обратил в паническое бегство. Незначительные бои велись и на улицах города. Доблестный английский пушкарь до последнего не оставлял своего орудия. Его заколол не менее доблестный ирландский патриот. Мы преследовали врага еще семь миль к югу от города. Англичане потерпели сокрушительное поражение. При отступлении они бросили оружие, боеприпасы, даже личный багаж генерала Лейка… Вы, Тилинг, записали?

— Да, сэр. — Тилинг с почтительной, чуть ироничной готовностью занес перо над бумагой.

— Значит, так. Вот каким должен быть текст доклада о битве. Простым, без прикрас. Солдат — человек прямодушный, и мысли свои излагает четко.

— Особенно если это отчет о победе.

Эмбер улыбнулся.

— Именно. Дал ли вам Сарризэн сведения о количестве убитых и раненых с обеих сторон, список захваченного оружия и пушек, названия английских полков, участвовавших в битве? Покажите мне эти данные, я подпишу, и присовокупите их к докладу.

— А заинтересует ли кого в Париже список павших крестьян? Долго читать придется. Тех, кто с пиками четыре раза под пушки шел.

— А как, по-вашему, должен был я ими распорядиться? — с легким раздражением спросил Эмбер. — Кроме сохи, они знать ничего не знают, военных навыков никаких. Они приняли на себя артиллерийский огонь, позволив моим солдатам зайти с флангов.

Тилинг промолчал. На полях он нарисовал маленький аккуратный крест.

— И вот что еще, — продолжал Эмбер, — попросите Фонтэна составить карту поля битвы и включите ее в отчет. Скажите, пусть на одной стороне нарисует французского солдата, на другой — патриота-ирландца с пикой в руке. Будет очень красиво. После безыскусного правдивого отчета о битве позволительно, поразмыслив о происшедшем, как-то подчеркнуть ее значение.

Он встал, подошел к окну, взглянул на залитые солнцем поля лорда Клерморриса, на окаймлявшую их рощицу лиственниц. Потом снова принялся диктовать.

— …Столь невероятная победа достигнута благодаря отваге и находчивости французских солдат, верой и правдой служащих Революции, а также благодаря ирландским патриотам, которым невмоготу ненавистное ярмо рабства. Британская армия была разбита, и город, являющийся ключевым в… — он повернулся к Тилингу, вопросительно подняв брови.

— В Мейо, генерал, или, если угодно, в Коннахте.