Филипп Ванденберг - Вторая гробница

– Селима говорит правду! – на ломаном языке произнесла девочка и кивнула.

– Твое любопытство могло стоить нам жизни, – упрекнул Флиндерс Питри свою жену.

Тут Хильда взорвалась:

– А я могла предположить, что на нас надвигается такое?! Если бы кто-то вчера сказал, что сегодня на нас нападут полчища саранчи, его бы просто засмеяли!

– Это верно, сэр! – заметил Ньюберри. – Даже я не воспринимал всерьез возможность такого события. Мы должны быть благодарны девочке, что она нас предупредила. Я не знаю, как бы выглядело наше жилище, если бы мы не забаррикадировались. Как долго это может продолжаться?

– Я тоже этого не знаю, – раздраженно проворчал Питри, – знаю только, что Ветхий Завет после такого события обретает совсем иную значимость.

– Вы думаете о египетских казнях? – спросил Ньюберри.

– Флиндерс, неужели ты на старости лет станешь таким набожным? – язвительно произнесла Хильда.

Питри неодобрительно взглянул на жену.

– Тут дело не в набожности, любовь моя, а скорее в историографии. Невероятный факт, что библейское событие повторяется в наши дни, значит лишь то, что Ветхий Завет основан на исторических фактах. – И, повернувшись к Ньюберри, добавил: – Я спрашиваю вас, мистер Ньюберри, не смехотворно ли это? Толпы археологов бьются над каждым библейским словом, и тут вдруг небо темнеет и природа нам дарит подобное ветхозаветное представление! – Питри покачал головой.

– Позвольте спросить, сэр, – начал Ньюберри, внимательно наблюдая за Питри, – как мне понимать ваши слова по поводу набожности и Ветхого Завета?

– Ну, это совсем просто: если вы сомневаетесь в чем-то, что написано в Ветхом Завете, тогда вы – ученый. Если вы сомневаетесь в чем-то, что написано в Новом Завете, тогда вы – еретик По крайней мере, в глазах Церкви.

Ньюберри вежливо усмехнулся.

Тем временем Селима улеглась спать на голый пол. Она спада крепко и беспробудно, что свидетельствовало о том, что нубийская девочка чувствовала себя в новом жилище в полной безопасности.

– Кто знает, что ей довелось пережить за последние дни, – сказал Картер. – Нам нужно заявить властям об этих работорговцах.

– Вы это можете сделать, мистер Картер, – ответил Питри. Но вы ведь еще не так давно в Египте, чтобы оценить успешность своих действий. Понимаете, мистер Картер, в этой стране правят не англичане и не хедивы. В этой стране есть лишь одна сила – бакшиш. Бакшиш здесь, бакшиш там, бакшиш за любую услугу и бакшиш, чтобы сделать невозможное возможным. Без бакшиша я не мог бы проводить здесь работу. Я думаю, что первое слово, которое говорит египетский младенец, это не «мама» или «папа», а «бакшиш». Конечно, вы можете полагаться на законы этой страны и даже написать жалобу мудиру [12]из Миньи. Но я уверен, что дело будет улажено, обвиняемый просто принесет обычный в таких случаях бакшиш.

– Мне жаль эту девочку, – ответил Говард.

Флиндерс Питри пожал плечами.

– Сочувствие – слово, которого не знают в этой стране, мистер Картер. Вы всегда должны помнить об этом. И даже если работорговля здесь десять раз запрещена, я уверен, она будет процветать еще сотни лет. Ты помнишь, Хильда, когда мы прибыли на вокзал в Каир, к нам подошел упитанный мужчина в ослепительно-белой галабии [13]и предложил купить нам двух ослов и трех рабов. Ослы оказались дороже рабов. Нубийские рабы здесь самые дешевые. У большинства из них плоскостопие и плохие зубы, рабов используют чаще всего для стирки или готовки. Впрочем по закону, когда они отработают семь лет, их отпускают на свободу.

– Как благородно! – заметил Картер.

– Не забывай, мы ведь на востоке, – ответил Ньюберри.

– Совершенно верно, мистер Ньюберри, мы судим о египетских законах и обычаях по английским меркам. Это неправильно и даже иногда опасно, потому что мы тем самым не учитываем, счастливы ли эти люди. Счастье египтянина – это совсем не то, что счастье британца. Что же касается меня, я счастлив от приобретенной находки, а к купюре в сто пиастров буду совершенно равнодушен. Феллаха сто пиастров сделают счастливым, а к находке он будет равнодушен.

Перси Ньюберри, который лишь изредка показывал на людях свое превосходное образование, заметил:

– Сэр, ваши слова напомнили мне о греческом историке Геродоте, который описал обычаи и традиции египтян еще за полторы тысячи лет до Новой эры. Здесь было все иначе: земля, Нил и люди. Даже при мочеиспускании египтяне ведут себя не так, как другие люди: мужчины приседают, а женщины справляют нужду стоя. Простите меня, миссис Питри.

– Ничего страшного! – воскликнула Хильда. – Не обращайте на меня внимания.

Едва она произнесла эти слова, как издала истошный крик, так что Селима подскочила, а Картер испугался. Хильда молча указала на потолок. Теперь и Картер увидел: крыша, сделанная из вязанок тростника, казалось, ожила. Саранча прогрызла стебли и уже проделала первые дырки.

– Святой Эхнатон, – пробормотал Флиндерс Питри, – это конец. – Он бросил взволнованный взгляд на Картера, будто хотел сказать: «Вы уже один раз помогли. Что же нам делать теперь?» Но Говард сам не видел выхода из этой ситуации. Через дыры в потолке внутрь уже полетела саранча. Питри и Ньюберри пытались давить насекомых, но это удавалось не всегда. И скоро уже множество насекомых летало по комнате.

– В Нубии против саранчи используют огонь, – объяснила Селима.

Картер беспомощно взглянул на чернокожую девочку.

– Нам что теперь, дом поджечь?

Селима кивнула и сказала, что нужно развести на полу костер.

– Сэр? – Говард обратился к Флиндерсу Питри. Археолог долго не раздумывал и нерешительно ответил:

– Возможно, это действительно наше последнее спасение. В любом случае мы не должны сидеть сложа руки, когда саранча нападает на нас. Я предложу вот что: мы переберемся в кухню, а вы, мистер Картер, разведите здесь огонь.

Говард принес из печки углей и осторожно высыпал на пол. Потом он начал искать что-то горючее, чтобы дать пищу огню. Дров было мало, и они были сложены в поленницу снаружи дома, поэтому Картер принес из своей комнаты стул и поломал его. Обломки он положил поверх углей.

Прошло немного времени, и от костра повалил густой дым. Говард повязал мокрый платок на рот и нос, пытаясь облегчить дыхание. Дым трудно было вынести, но он возымел действие: саранча отступила.

В кухне, над которой был купол из глиняных кирпичей, все дремали до утра на голом полу, когда наконец жужжание и гул начали утихать.

Последние часы они провели молча, кашляя, отплевываясь и экономя воздух. Миссис Питри за это время несколько раз теряла сознание. Теперь же всех насторожила внезапная тишина. Они выдержали восемнадцать часов, восемнадцать часов, проведенных в смертельном страхе. За это время они много раз думали, что все кончилось. И что же теперь? Внезапная тишина была жуткой, зловещей и даже угрожающей – они ожидали самого худшего. Никто не отваживался взглянуть соседу в глаза, никто не знал, что их ждет снаружи.