Валерий Поволяев - Оренбургский владыка

Старшина покусал зубами свежую травинку, улыбнулся понимающе:

— Ну-ну!

Его команда была усилена пулеметами — с той стороны Прута, несмотря на частую фланговую стрельбу, прибыл плот с двумя «максимами» и несколькими ящиками с патронами. Расчеты — по два человека на каждый «максим» — добрались до плацдарма своим «ходом» — приплыли, держась руками за плот с обеих сторон и отчаянно болтая ногами.

Пулеметы Дутов поставил на фланги, — те казались ему слабыми. Солдаты расчетов выжали мокрое белье, обулись, и так, в сырых кальсонах, приготовились стрелять: бережливые были мужики, с казенным имуществом разговаривали на «Вы».

Ловчее всех совершал броски-перебежки маленький, схожий с мышонком немецкий командир — шустрости его можно было позавидовать. Дутов, глядя на это, всё покусывал травинку и как-то загадочно улыбался. Такая шустрость была не по его чреслам — это раз. И два — он никогда бы не повел солдат в лобовую атаку, обязательно схитрил бы, постарался отыскать какой-нибудь обходной маневр: зашел бы сбоку, ударил бы во фланг… В лоб своих солдат водят только те офицеры, которые имеют в черепушке лишь одну извилину, да и та каской натерта.

— Без моей команды не стрелять, — проговорил Дутов привычно, тихо, но голос этот услышали все, даже пулеметные расчеты, расположившиеся на флангах длинной окопной линии.

— Шустрые, как тараканы, — туда-сюда, туда-сюда, — раздраженно проговорил Еремеев, передернув затвор карабина, уронил голову на бруствер, втиснулся подбородком в глину, щекой прижался к прикладу, будто к девке какой.

Маленький проворный немец продолжал вести перебежками свое войско к окопам, занятым казаками. Не знал он, что на этом участке фронта воюют казаки, иначе не вел бы себя так опрометчиво — маху дала германская разведка, не предупредив командира. Сейчас казаки будут по одному выбивать наступающих, отщелкивать поштучно, как подгулявший кузнец — мишеньки в тире.

— Цепь, приготовиться, — прежним тихим, очень ровным голосом скомандовал Дутов, выплюнув травинку. — Пли!

Ударил залп — половина наступающих на ходу повалилась на землю. С флангов дружно врезали пулеметы, звонкий стук их легко раздробил воздух. Шустрый офицерик, похожий на вымахнувшего из глубины земли тролля, некоторое время катился по пространству словно бы сам по себе, невесомо и проворно перебирая ногами, потом подцепил на лету пулю, взвизгнул и завалился в воронку от снаряда — не видно его стало и не слышно, будто никогда и не было…

Через пять минут перед окопами, занятыми дутовской командой, было пусто — ни одной живой души, лишь летали крупные говорливые мухи, да несколько бабочек-капустниц кружилось в безмятежных хороводах. Казаки молча и заинтересованно смотрели на них…

А бабочки всё играли и кружились, переместившись, порхали над мертвыми телами, вызывая ощущение недоумения, горечи, торжества — всё вместе. Это сложное чувство подминало людей, лишало уверенности в себе, словно бы на них навалилась неизлечимая болезнь. Казаки приподнимались над окопами, темными, глубокими, будто ведущими в преисподнюю, над бруствером, словно над рукотворным рубежом, зачарованно следили за бабочками.

Наконец Дутов затряс головой, сбрасывая с себя наваждение, поочередно осмотрел своих товарищей, лежавших рядом, и проговорил устало, не узнавая своего надтреснутого, с глухим хрипом голоса:

— Отдыхайте, мужики. В ближайший час немцы не полезут на нас. — Поискал глазами Дерябина — тот исследовал биноклем цепь кустов, за которыми скрылись отступившие. — Виктор Викторович, назначьте дежурных — пусть неотступно следят за германцами.

Опрокинувшись спиной на стенку окопа, Дутов вдавился лопатками в холодную желтую глину, глянул в серое равнодушное небо. Затевался дождь. Над людьми мелким пшеном вились комары. Войсковой старшина развернулся, глянул вновь на бабочек. Они продолжали кружить над трупами, будто души убитых…

Через час — Дутов рассчитал точно — немцы начали новую атаку, снова изменив тактику, — раз лобовая успеха не принесла, решили ударить с флангов. Ход был несложный. Дутов предугадал его и усилил фланги — послал туда лучших стрелков, тех, которые могут на лету попасть в муху и уже проверены в деле — Еремеева, калмыка Африкана, братьев Богдановых и еще два десятка человек…

На них немцы и наткнулись — те не проворонили противника. На правом фланге фрицы постарались подобраться метров на пятьдесят к казакам — кусты тут близко подходили к окопам, можно было ими прикрыться — но казаки заметили неприятеля еще на исходных позициях, в ложбине за грядою кустов. Еремеев по-разбойничьи громко свистнул в четыре пальца, прокричал что было силы:

— Внимание, славяне, — немаки!

Люди, дремавшие в окопе, мигом повскакали со своих мест.

Но, прежде чем немцы навалились на фланги Дутова, где-то далеко, по ту сторону земли, глухо бухнуло орудие. Сырой непрочный воздух расползся на несколько ломтей, в нем возникла проворная черная мушка, и германский снаряд шлепнулся в берег, в самый урез воды и земли, подняв к небесам рыжий столб. Влажные земляные брызги долетели до окопов. Казаки зашевелились:

— Ну, проснулись швабы… с ночных горшков слезли!

Дутову эта стрельба была не по душе — слишком недалеко от линии окопов лег снаряд. Сейчас проспавшиеся артиллеристы положат второй, возьмут в вилку, а третьим, сделав поправку, уже накроют казаков. От холодка, образовавшегося внутри, он нервно дернул головой, втянул сквозь зубы воздух.

В далеком далеке вновь бухнуло орудие, земля испуганно, как-то по-сиротски дрогнула, раздалось едва слышное шипение, будто гусак отгонял от гнезда, на котором сидела самка, молодого любопытного гусенка. Шипение усилилось — и второй снаряд также лег в стык берега и воды — немецкие артиллеристы то ли поленились сделать поправку, то ли посчитали, что батарея их и без того хорошо пристреляна. Над окопной траншеей засвистели осколки, во все стороны полетели тяжелые комья земли. Дутов, даже не подумав пригнуться, выругался.

Опять вдали дрогнула земля, нервная дрожь перекатилась по пространству, толкнулась снизу в ноги войскового старшины.

Он поморщился, глянул на противоположный берег Прута, где находились свои, и с досадой саданул кулаком по земляному накату:

— Нет бы нашим пушкарям засечь немецких и ударить в ответ с превеликим грохотом, чтобы головы с плеч полетели! А они вместо этого, видать, кулешом пробавляются да дрыхнут под кустами. Тьфу!

На этот раз снаряд всадился в центр длинного поля, заваленного трупами, раскидал мертвецов. К Дутову, — будто бы кто специально направлял ее, — подскочила дырявая немецкая каска с проломленным боком, подпрыгнула по-козлиному высоко и устремилась в окоп. Старшина посторонился. Каска с бряканьем шлепнулась на глиняное дно окопа.