Георгий Марков - Старый тракт (сборник)

Обучали с первого года службы. Готовили завоевателей, оккупантов. Сильно просчитались!

Солдат ел хлеб маленькими кусочками. Когда вошел наш полковник, он поднялся вместе со всеми и сделал глубокий почтительный поклон. Листовку держит судорожно, никому не отдает ее, боязливо озирается по сторонам.

Спросил солдата: каково его самое большое желание? Ответил: вернуться домой, жить с матерью, жениться, невеста ждет его уже несколько лет. «Будет ли когда-нибудь желание воевать против русских?» — спросил я под конец. Солдат даже вскочил: «Никогда!»

25 августа

Лавина наших войск снова в стремительном движении. Впереди крупный центр провинции — Чифын.

День 24 августа мог стать последним днем моей жизни, как он стал таким для многих моих сослуживцев.

Обгоняя поток грузовиков, оставляя позади повозки, запряженные лошадьми, наш «виллис» мчался вперед. Мы оказывались то в потоке колонн, то вдруг врывались в свободное пространство, не занятое никем и не отмеченное никакими дорогами.

Часа через два непрерывного движения мы услышали впереди плотную стрельбу и гул разрывов. Не отдавая себе отчета в том, что происходит, мы заторопили Балдина. Он нажал на газ, увеличил скорость. Мы переехали через мостик какой-то безымянной речки и прежде всего на косогоре увидели руку, как бы вытянутую из самой земли.

— Стой! Остановись! — исступленно кричал все тот же человек, скрытый в окопе и теперь уже грозивший нам кулаком.

Мы выскочили из машины и тут же поняли, что идет бой. Над нами свистели пули, и разрывы снарядов встряхивали землю где-то совсем рядом.

— Что тут у вас? — спросил я, ползком приближаясь к окопу.

— Вы въехали в окружение. Японцы пропустили вас, а назад ходу нету. Замкнули нас, — сказал солдат, лишь вполоборота повернувшись к нам.

— А какая часть ведет бой? — спросил я.

— Часть! — сердито воскликнул солдат. — Санитары и команда охраны полевого госпиталя. Покрошили уже многих.

Чуть приподняв голову за бровик окопа, я увидел впереди обширную поляну. Во всю ее километровую ширину залегла цепь японских солдат. В середине этой цепи медленно двигалась самоходка, посылая снаряды, рвавшиеся за нами, в зоне пересохшей речки.

Балдин попятил наш «виллис» ниже по косогору, а мы с Молчановым, отдалившись от окопа шагов на сорок — пятьдесят, начали рыть свой окоп.

В «виллисе» у меня лежал автомат, связка гранат, запас патронов для пистолетов. Балдин принес оружие, положил его возле нас. Его самого я отослал к машине, наказав не отдавать врагу дешево ни машину, ни себя. У Балдина была винтовка, и он в пути не снимал ее со своих коленей.

Между тем бой разгорался, стрельба становилась ожесточенней. Вскоре подъехали на легковой машине еще несколько офицеров из редакции «Героической красноармейской». Самоходка уже рокотала совсем близко.

— Ну вот, Георгий Мокеевич, наступил и наш черед. Ждали его больше четырех лет. Давайте простимся, — непередаваемо жестким и в то же время торжественным голосом сказал Молчанов, и мы обнялись крепко-крепко, как самые искренние друзья.

Был момент, когда на мгновение меня охватил испуг, засосало под ложечкой, заурчало в животе, но в эту минуту, когда сознание неизбежности борьбы подчинило себе весь организм, я почувствовал ясность и спокойствие.

Приподняв снова голову, я увидел перебежки японских солдат. Мой левый глаз (правый я чем-то засорил в горячке, и он покрылся слезой) зафиксировал момент: два японских солдата кинулись к нашему солдату, он, по-видимому, был ранен, подпустил их к себе и тут же взорвал гранату. Ворох земли и куски трех человеческих тел взлетели вверх. До японских солдат было, пожалуй, не больше двухсот шагов, когда позади себя мы вдруг услышали рокот автомобилей. По косогору, от мостика через пересохшую речку поднимались три «студебеккера», задраенные брезентовыми чехлами.

Молчанов кубарем кинулся наперерез «студебеккерам», остановил их, пока они не оказались в зоне видимости японской самоходки.

Из кабины первого грузовика выскочил старший лейтенант. Он был изрядно пьян и поэтому не очень учтив перед старшим по званию.

— Почему, майор, задерживаешь? По какому праву? — с первого слова перешел на крик старший лейтенант.

Молчанов объяснил, что происходит. И тут на глазах старший лейтенант протрезвел, звонким, совсем еще юношеским голосом прокричал:

— Орлы, к бою готовься! Мы им сейчас дадим, растак иху мать! Мы им сейчас покажем великую Японию до Урала! — Старший лейтенант, видать, был мастак на крепкие слова. Грузовики тотчас же разъехались, занимая боевой порядок. Бойцы сбросили с машин чехлы, и мы увидели счетверенные зенитные пулеметные установки. Старший лейтенант вскинул к глазам бинокль и выдал команду открыть огонь по наземным целям.

Самоходка вспыхнула в первые секунды. Японская цепь попятилась, залегла, но на открытом месте самураям укрыться было негде. Может быть, через минуту, а может, и того меньше японцы прекратили огонь. «Студебеккеры» развернулись и прошили пространство, лежавшее у подножия косогора.

Когда все кончилось и старший лейтенант приказал снова зачехлить пулеметы, мы с Молчановым пошли в буерак, в котором белели макушки санитарных палаток.

Здесь мы увидели картину, ужаснувшую нас: под брезентовым тентом молодая, с побелевшим лицом женщина-врач, засучив рукава, с окровавленными руками кромсала раненых. Слышался стон, скрежет зубов, отборный мат. Каждый по-своему приглушал боль. Тут же возле стола в разных позах лежали только что подобранные убитые. Их было семь, и все они имели свое неповторимое выражение. Неверно, что смерть уравнивает всех. Особенно незабываем был один солдат: рослый, крепкий, с ожесточенным оскалом зубов, с вскинутыми кулаками. Он лежал, как скульптурное изваяние, и, вероятно, был сражен пулей в грудь в состоянии упоения боем.

Начальник госпиталя — майор медицинской службы, рассказал, что японские «смертники» в течение этого дня трижды нападали на них.

Команда охраны почти вся выбыла из строя. Он ввел в бой большинство санитаров и хозяйственников. Но и это не дало перевеса. Окончательно помогло военное счастье. Оно все-таки существует. Да я и сам дитя этого счастья!

К вечеру мы двинулись дальше целой колонной. Впереди ехали дозорные.

Вдруг в темноте увидели огни костров. Послали разведчиков. Оказалось, наши артиллеристы. Мы присоединились к ним.

Утомленные дорогой и переживаниями, рухнули с Молчановым на землю и уснули. Утром вскочили ошеломленные: рядом с нами кишмя кишели змеи. И тут пронесло нас мимо беды.

26 августа (утром) Когда смотришь на поля Китая, на белеющие от цвета посевы гречихи, на желтые полосы пшеницы и ячменя, вспоминается Россия. Может быть, разница только в том, что все у нас как-то ярче, многоцветнее, разнообразнее. Рисунок природы здесь нежнее, чуть глуше.