Тамара Каленова - Университетская роща

— Темноводск, значит?

— Выходит, так, — согласился капитан. — А вам известно, как томичей дразнят?

— Помилуйте, откуда же? Я ведь впервые — и по этим рекам, и в город, — ответил Крылов, приготавливаясь услышать от собеседника еще что-нибудь занятное.

— О томичах старая слава нехорошая шла. Де, пьяницы, воры, распутники да урывай-алтынники. Это, говорят, в древности было. А уж потом, позже, томичей аленичами стали звать. Либо моксунники да бакланы, либо аленичи. А сейчас гужеедами дразнят. Томские мужики — гужееды. Извозом промышляют, значит.

— Любопытно.

— Есть прибаска такая… Когда Томским городом управляли еще коменданты, а не губернаторы, приехал новый комендант. Жители послали к нему своих лучших людей бить челом. «Челом бьем твоей чести, кормилец!» — «Здравствуйте. Ну, как у вас дела-то ведутся?» — «Как, батюшка, ведутся? Известно как. Все таперича по страху божескому делается». — «А кто у вас старше всех?» — «Старше-то? А вот Корнил Корнилович, что за Ушайкой живет, ему, почитай, за сто лет». — «Да я не о том! Кого вы слушаетесь?» — «А-а… Слушаем, батюшка, по праздникам Миканора Стахиича, он хоша и слепой, а презнатно на скрипице играет». — «Эх, какие вы… Мне надо знать, кого вы боитесь?» — «Ну, это бык поповский, кормилец, такой бодун, что страсть». — «Да вы меня не понимаете, любезные! Я спрашиваю, кто у вас выше всех?» — «О, это Алена из-за озера. Она подит-кось с сажень будет ростом». Комендант рассердился и прогнал их: «Вон, аленичи, вон пошли от меня!».

Капитан рассмеялся — так забавно, в лицах, на голоса передал капитан речь увертливых, себе на уме томских мужичков, дурачивших напыщенного коменданта.

— Моксунники да бакланы — оттого, что на Томи моксуна да водяной птицы баклана много было, — закончил капитан.

— Что же сейчас, господин капитан, по-вашему, представляет Томский город?

Капитан задумался. Долго искал подходящее емкое слово, которым можно было бы обрисовать город.

— Купеческий картузище, — сказал наконец. — Запойный торгаш — вот что такое Томск ныне!

— Ну-у, — недоверчиво протянул Крылов. — Я слыхал иное… Что там и просвещенные люди есть.

— Не спорю, — ответил капитан и упрямо склонил голову. — Только их, как и везде, немного. А цилиндров, да котелков, да картузов — тьма. В Томске все торгуют. И всем. Перевалка — не город. Постоялый двор. Да вы и сами ужо увидите.

Капитан задумался. Крылов не стал более докучать вопросами, и какое-то время они оба молча глядели в окно, на реку.

Темная река — Тома-Томь оказалась живописной приятной дорогой. Сновали суденышки, трубными кликами переговаривались пароходы, по берегам то и дело возникали поселения. Пароход дважды подходил к самым большим поселкам, и на пристанях шла бойкая торговля овощами, ягодами, грибами, прошлогодними кедровыми орехами; там же, у пристаней, высились поленницы березовых чурбашек, заготовленных для паровой тяги.

Незаметно длилось время, и вот уже капитан угадал городские скотобойни, указующие на то, что город близок.

— Слава богу, приехали благополучно, — капитан снял фуражку и набожно перекрестился. — Не сели на мель, не порвались на карче, не потеряли баржу с переселенцами, и котел не взорвался…

Это походило на молитву.

За скотобойнями потянулись захламленные корой и щепой лесные склады, грузовые пристани, и только потом пароход, дав длинный и два коротких гудка, резко сбавил скорость и начал сворачивать влево, словно принюхивался к берегу, ища место для остановки.

— Отдать носовую! — зычно и торжественно скомандовал через рупор капитан. — Отдать кормовую!

На палубах поднялась суета. У сходен образовалась толчея, пробка; обнаружилось множество детей, они пищали и хныкали, зажатые взрослыми.

— Ну, прощайте, господин пароходный доктор, — подал руку капитан. — Не поминайте лихом. Дай вам Бог хорошо устроиться на новом месте.

— Спасибо. Прощайте и вы. Душевно рад был познакомиться, — ответил Крылов.

Капитан приложил руку к козырьку форменной фуражки, отдавая честь.

И снова легкая грусть омрачила неизбежное расставание. Такова уж натура Крылова; оседлый, любящий постоянство во всем, он избрал для себя кочевую жизнь и от этого часто страдал. В кочевой жизни встречались и уходили интересные люди, менялись пейзажи, города, и этот привкус временности отравлял многие радостные и полезные впечатления.

— Барин!..

Крылов обернулся на зов скорее инстинктивно, чем из-за того, что узнал голос.

Пытаясь противостоять толпе, к нему пробиралась недавняя пациентка. Растрепались бесовы косы, вот-вот упадет платок… Девушка предпринимала отчаянные усилия, чтобы высвободиться из беспорядочного скопления пассажиров, запрудивших нижнюю палубу, но людское течение уносило ее все дальше и дальше.

Крылов снял фуражку и издали помахал, прощаясь. Лицо девушки осветилось радостной улыбкой — словно маячок зажегся в сумерках, — она закивала головой, что-то крикнула еще…

Хоть так, да попрощался с бедной красавицей «пароходный доктор». А мальчонку, из уха которого тащил кедровый орех, он даже не увидел напоследок. Видимо, утащила его за руку малоумная мать, не дала проститься. Иначе он нашел бы Крылова. Обязательно. Ведь не отходил в последние дни, как нитка за иголкой следовал… Сядет Крылов на прогулочной палубе книжку почитать — и он тут как тут. Примостится возле трапа, ножичком, подаренным ему Крыловым, какую-нибудь щепочку строгает, стружки в подол рубахи собирает да поглядывает на «дохтура» смышлеными глазами…

Мысленно пожелал и ему Крылов удачи и счастья. Потверже надвинул на лоб фуражку и, когда пришел его черед, двинулся по шатким сходням на берег.

Сошедших с парохода встречала небольшая, но чрезвычайно подвижная и плотная толпа бойких агентов. Не угодно ли посредничество? По сходным условиям — на кирпичеделательный завод господина Пичугина! А чем хуже винокуренное производство? Для своих работников хозяин отпускает ведро спирта за один рубль с гривенником. Пей не хочу, гуляй, пока теща в девках… Может, кто интересуется оптовыми закупками? Тогда пожалте на биржу… Коней! Кому коней?

К Крылову подскочил верткий кузнечик в котелке, при жиденьких усиках над манерными, как у барышни, губками.

— Не жалаете ли в нумера? Меблированные, с оркестрионом. Полный домашний пансион! Хозяйка… м-м-м… От рубля до трех-с…

— В месяц?

— В сутки-с, — захихикал кузнечик, давая понять, что и он не чуждается юмора.

— Нет, благодарю, не нужно. У меня есть квартира, — отказался Крылов, поразившись дороговизне жилищных услуг.

Отчаянно поторговавшись, Пономарев сумел сговорить несколько ломовых подвод томских гужеедов по тридцать копеек. И хотя рядом то же самое предлагали извозчики за двадцать копеек — в любой конец, с ветерком! — Крылов не стал вмешиваться в горячие действия Ивана Петровича и вместе с Габитовым принялся устанавливать и закреплять веревками драгоценный груз на сговоренный транспорт. Слава Богу, последний переход… Так скорей же, скорей…