Ольга Приходченко - Одесситки

— Спасибо, Дорочка, я уже насиделся.

— Извините, я хотела сказать... присаживайтесь, я чайку скипячу., или вы спешите?

— Спешить мне некуда. А где Вовчик?

— В пионерском лагере, лето ведь.

— Ну да, годы пролетели, сколько ему уже?

— Тринадцать лет. — Дорка засуетилась, как назло ничего у нее нет. Как Вовку отправила, так и обленилась. Может, у соседей что-нибудь попросить?

У стариков с Греческой разжилась вчерашним борщом, солёной тюлькой и винегретом. Похоже, он не только давно не мылся, но и не ел ничего. Дорка со скоростью звука наметала на стол еду, поставила две стопки, достала из-за печки бутылку «Московской». Выпила с ним за встречу и смотрела, как он, опустив низко голову, не отрываясь, хлебает борщ, запихивая в рот хлеб. Аж капли пота стекали у него со лба, но он ничего не замечал. Дорка встала из-за стола, ушла за печку, села на кровать.

Что делать? Похоже, прямо из тюрьмы он заявился к ней. Неудобно как-то, нужно выйти. Стыдно. Она чувствовала, как горят её щеки. Неужели он вернулся к ней, а не к жене. Если её он выбрал — отмоет, откормит. Закашлялся, как сильно кашляет, ничего, вылечит, обязательно вылечит. Она залезла в печку, достала коробку, в которой лежали его вещи, она забрала их и магазине после его ареста. Алексей Михайлович по-хозяйски разливал водку в стопки. Глаза его блестели, язык заплетался.

— Давай, Дорочка, выпей со мной, составь компанию.

— Я не пью совсем, завтра рано вставать на работу. — Она подошла к окну, приоткрыла его и непроизвольно вдохнула свежего воздуха.

— Что, я тебе всю комнату провонял? Так ты так и скажи, — он опрокинул ещё стопку и срыгнул. — Извини, в тюрьме хорошим манерам не учат, но, впрочем, я к ним и не приучен.

— Алексей Михайлович, я вещи ваши сохранила, может, они вам пригодятся, и эти книжки. Вода уже нагрелась, можете умыться, ополоснуться с дороги.

Алексей Михайлович ничего не ответил, встал из-за стола и начал раздеваться. Дорка поставила на пол корыто, на табурет выложила мыло, полотенце и его же старое, но чистое бельё. Да, тюрьма не санаторий. Вдруг кто-то так же поможет её свекрови. А как поступила Нина Андреевна, когда к ней прибежала Дорка, не просто голодная и вонючая, но и подвергала её жизнь смертельной опасности.

Сам Бог, наверное, послал его к ней. Он грубит, потому что ему неудобно, стесняется. Что у неё не найдётся куска хлеба, да и Вовчик сейчас в пионерском лагере, слава Богу, не видит этого. Что стало с человеком! Какой он был интересный. Высокий, седые виски, а взгляд... от которого у Дорки подкашивались ноги. Как приятно от него всегда пахло. А теперь? Что сделали с человеком? Кому только сказать, размышляла она, сидя в тёмной кухне. И вдруг её как током пронзило: — А если он это захочет?.. Нет, не может быть, такой измученный, больной. Да и как такое возможно? Она никогда на это не пойдёт. Её жизнь в этом смысле закончилась 22 июня 41-го года.

Какая же она была дура! Почему Витьку не удержала, а наоборот, сама потащила и отдала его на призывной пункт, чтобы больше никогда не увидеть. Другие мужчины не спешили, надеялись, что война без них закончится. Даже из комендатуры конвой после трёх повесток уводил. И жёны с детьми за ними бежали, орали на всю улицу, не хотели расставаться. Дорка заплакала.

Алексей Михайлович, даже не понял, куда она его уложила, сразу отключился. А Дорка ещё нагрела воды, выстирала всё, что он снял, развесила сушиться на верёвке через всю комнату.

Рано утром, как обычно, приняла от Лёвки хлеб, ещё пару мешков, с чем, даже не посмотрела, помчалась на базар. Когда она вернулась, Алексей Михайлович продолжал спать, пустая бутылка из-под водки стояла рядом с кроватью. Значит, просыпался и допил, про себя отметила Дорка, и пошла орудовать на кухню. От всего сердца она расстаралась — такой стол накрыла, что у самой слюнки потекли. Нужно его разбудить, пусть поест пока горячее, а потом уж спит на здоровье. Она ещё не успела дотронуться до его плеча, как Алексей Михайлович подскочил, потом, увидев Дорку, сел на кровать, сильно закашлявшись.

— Я долго спал?

— Да нет, я просто хотела, чтоб вы позавтракали.

— Мне в сортир, уборную надо.

— Пойдемте, там в коридоре. Вещи ваши ещё не высохли, я постирала.

Ночной гость её не слушал, помчался прямо в кальсонах и нижней рубахе в коридор. По скрипу дверей соседей она поняла, что через несколько минут полдвора, как минимум, будет знать, что у неё ночевал мужик. И такая крепость, как Дорка, сдалась. Самое гнусное в этой истории, что расскажут Вовчику. Придётся упредить и самой как-нибудь деликатнее рассказать сыну. Алексей Михайлович вернулся в комнату, оглядел стол, хмыкнул, потёр нос:

— При таком закусоне чего-то не хватает.

— Я пошла на работу, а вы отдыхайте.

Дорка быстро прошла через торговый зал, как слепая, никого не замечая, прямо к себе в подсобку и закрылась. Любовь Николаевна поспешила за ней следом, дёрнула дверь — закрыто, вроде плачет. Неужели что-то случилось. Может, попалась? Она кубарем слетела в подвал склада к Надежде Ивановне, быстро прошептав ей что-то на ухо. Надежда побледнела: «Может, Вовчик опять что-то натворил?» Обе женщины бросились к подсобке. Дорка сразу открыла дверь:он вернулся!

— Дорочка, ваш муж? — тихо спросила Люба, Надька стояла рядом, глядя на подругу во все глаза.

— Что же ты плачешь? Радоваться надо, какое счастье!

— Алексей Михайлович из тюрьмы пришёл.

— Фу ты, а я подумала твой Витя. Где ты его встретила?

— Он прямо из тюрьмы ко мне пришёл.

Любовь Николаевна только переводила взгляд с одной подруги на другую, ничего не понимая.

— А почему к тебе? Почему к своей Лялечке не пошёл?

— Не знаю.

— А я вот догадываюсь, сначала хочет себя в порядок привести, чтобы красавцем к своей кошечке вернуться.

— Дорка, а вдруг Лялька его выгнала, такая курва, небось на порог не пустила. На кой ляд ей такой, выгоды никакой — одни проблемы. Где ж его друзья? Пока работал в машине, один за другим бегали, как на срачку. Хочешь мой совет: сразу — до свиданья. У тебя сын, ты своего мужа любишь, и на хрена он тебе? Не будь дурой, подруга. С глаз долой — из сердца вон. А ты что скажешь? — Надька повернулась к Любе.

— Не знаю, ей самой решать, а если это её судьба. Дорочка, что он тебе говорил?

Но Дорка опустила голову и молчала.

— А что он может сказать? Здрасьте, я ваша тётя, вот гад. Гони его, Дорка, сраной метлой гони, даже не думай. Пусть к своей Лялечке катится, — не унималась Надька.

Люба обняла плачущую Дорку.

— Успокойся, дорогая, ты правильно поступила, помогла человеку. Всегда нужно дать человеку шанс, присмотрись. Не просто так с бухты-барахты он пришёл к тебе, ну и что, что за помощью. Значит, только тебе доверяет, знает, что ты его не предашь, как другие. Где он сейчас?