Николай Шпанов - Повести об удачах великих неудачников

К удивлению букинистов, бледный гарсон неизменно требовал одно и то же — «что-нибудь о машинах».

Проходила неделя. Жан приносил прочитанную книжку обратно. Получив за нее четверть того, что заплатил в прошлый понедельник, он добавлял к «выручке» несколько сигар и терпеливо выбирал себе следующий трактат о машинах.

Но чем больше он читал их, тем острее ощущал разочарование. Он не находил в этих книгах ответа на волновавший его вопрос: почему мелкая промышленность не имеет необходимого ей двигателя? Существуют ли такие двигатели вообще? Кто такие люди, пытающиеся дать промышленности двигательную силу? И какой, наконец, должна быть эта новая машина?

А именно это целиком занимало мысли Жана. Он был убежден, что такая машина должна существовать. И если ее еще нет, то, во всяком случае, должны быть сделаны все попытки ее построить.

Жан наивно полагал, что, если бы он только обнаружил такую попытку, ему, как спасителю своих друзей-фабрикантов, осталось бы лишь показать им уже кем-то открытую Америку в машиностроении. Идею усовершенствования паровой машины он отвергал. Его не устраивало гениальное сооружение Уатта. Хотя современное машиностроение и придало этому громоздкому двигателю гораздо более компактный вид, но он оставался все же недостаточно удобным. Ленуар слышал, что наличие котла с его опасным содержимым — паром — и присутствие топки исключают возможность применения этой машины в маленьких городских хозяйствах. Значит, этот путь не годился. По мысли Ленуара, будущая машина должна освободить мелкую промышленность из плена топки и парового котла.

Гарсон из «Холостого парижанина» день ото дня становился все более плохим слугой. Он путал заказы клиентов, ронял кушанья, бил посуду и начал даже опаздывать к открытию ресторана.

В тот июльский день, когда мы застали Жана греющимся в последних лучах заходящего солнца, нерадивый гарсон переполнил чашу терпения дядюшки Юннэ. Вместо того чтобы, как полагалось, около запертых дверей заведения ожидать прихода хозяина, он явился через полчаса после самого Юннэ. А кончилось тем, что, когда хозяин ушел по делам, поручив Жану прибрать буфет, и неожиданно вернулся, — стойка буфета была не убрана, а слуга читал.

Возмущенный ресторатор вырвал книжку из рук гарсона и швырнул ее в угол. Листки веером разлетелись по ресторану.

Украдкой, чтобы хозяин не видел, Жан собрал разбросанные листочки — отыскал все, кроме обложки. А обложка нашлась лишь вечером — на стуле, под широким седалищем эмалировщика Бланшара. Поднеся листок к газовому рожку, эмалировщик, уверенный в том, что это одна из обычных прокламаций республиканцев, не без удивления прочел вслух:

— Эге! — шутливо воскликнул Бланшар. — Да вы, метр Юннэ, хотите превратить «Холостого парижанина» в ресторанную фабрику!..

— Это все мой лоботряс Жан, — сокрушенно покачал головой Юннэ. — Он так зачитывается всякой чепухой, что стал ни к чему не пригоден.

— Уж не собираешься ли ты, Жан, поставить здесь огневую машину, чтобы вращать вертел? — засмеялся Маринони. — Неплохая идея, господа! А ну-ка, Жан, поди сюда. — И маленький, сухонький, черный, как жук, Маринони потянулся, чтобы ухватить гарсона за ухо.

— Господа, поднимем стакан за инженера Ленуара, вторгшегося в самую мелкую промышленность, какую только можно себе представить, — в духовку дядюшки Юннэ! — со смехом воскликнул толстый Бланшар.

— Шутки шутками, — недовольно проворчал хозяин, — но, когда речь идет о подаче кушаний, я предпочел бы среднего гарсона хорошему инженеру. Как хотите, но я решил выгнать Жана. Пусть завтра же отправляется искать себе что-нибудь более подходящее.

Жан с трудом сдерживал слезы. Такого исхода он не ожидал.

Из оцепенения его вывел Бланшар:

— Не тужи. Я не дальше, как вчера, выкинул на улицу краскотера. Парень уверял, будто его тошнит, когда он напрягает мозги, чтобы прочесть мои рецепты. Такой молодец, как ты, не гнушающийся книгой, мне подойдет. Приходи завтра. Нигде не найдешь такой работы, как у меня: тринадцать часов! В семь утра пришел, в восемь вечера свободен, как птица. По рукам, что ли?

За Жана ответил Юннэ:

— Что за вопрос? Я передаю его вам! В конце концов он неплохой парень. Любовь к книжкам вредит его карьере, не то бы он выбился на дорогу. Не откажите, господа, — мой стаканчик по случаю сделки! Эй, Жан, литр бордо господам, живо!

Прошло уже два дня с тех пор, как дядюшка Юннэ дал Жану полный расчет, а юноша все еще не шел к эмалировщику. Проживая последние гроши, Жан растягивал вынужденные каникулы — первые с тех пор, как он поступил работать гарсоном.

Утром третьего дня — тем последним свободным утром, после которого Жан решил отправиться к Бланшару, — он увидел на прилавке букиниста книгу в потертом кожаном переплете. Корка была истрепана. Золото тиснения потускнело — том видывал виды!

Жан развернул книгу. Страницы были истерзаны и испещрены темными разводами сырости, а многих и вовсе не хватало.

Жан уже собирался было засунуть книгу обратно в ворох бумажного мусора, но тут он заметил на тыльной стороне переплета выцветшую чернильную надпись:

«Он вступил на правильный путь. Не его вина в том, что он смог сделать по этому пути только первый, самый первый шаг. Зато шаг этот был гениален. Французы не поняли его, как и многого иного, чему суждено впоследствии перевернуть все представления о науке строения двигательных машин.

Мне обидно за Папена, как, вероятно, кому-нибудь будет обидно за меня.

Ах, Франция! Сколь многое тебе нужно еще постичь!

22 августа 1827 года».

«Ага, так вот что читал автор «Размышлений о движущей силе огня», — подумал Жан.

Он приобрел растрепанный том и торопливо понес его к себе на чердак.

На титульном листе Жан прочел:

Одну за другой прочитывал Жан главы сочинения почтенного бакалавра, досадуя на вандалов, истерзавших такую книгу и лишивших ее доброй половины листов.