Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира

В Лондоне он обращался к столичным врачам, следовал их советам и все же облегчения не чувствовал. Больные глаза не давали иной раз выехать по делам, подготовить реляцию, прочитать присланные из Петербурга бумаги, и Кантемир наконец понял, что дальше его зрение может и совсем ухудшиться.

Он попросил у государыни разрешение отлучиться на краткое время из Лондона и съездить в Париж, к лейб-медику французского короля славному Жандрону, через полтора месяца получил от Остермана согласие, оставил вместо себя секретаря Гросса и пересек Ламашнский пролив.

Лет за семьдесят до Кантемира, при царе Алексее Михайловиче, ездили из России во Францию посол Петр Потемкин и дьяк Семен Румянцев. В отчете своем — статейном списке — они сообщили о путевых впечатлениях: во Франции, мол, города великие, и многолюдные, и крепкие, и сел великих, и деревень много, и людно безмерным обычаем. По селам и по деревням домы кавалерские каменные, великие, и всякое строенье в селах и деревнях каменное ж; хлеба, и винограду, и овощей, и птиц всяких, и скота много.

О французском народе и о городе Париже писали послы так:

" Во французском государстве вера католическая под паствою папы римского. Люди во французском государстве человечны и ко всяким наукам, к философским и рыцарским, тщательны. Из иных государств во французскую землю, в город Парис и в иные городы, приезжают для науки философской и для ученья ратного строя королевичи, и великородные, и всяких чинов люди, потому что город Парис великий и многолюдный и богатый, и школ в нем безмерно много, студентов в Парисе бывает тысяч по тридцати и больше.

Дом королевского величества в Парисе строят весь вновь, палаты каменные великие; длина тому королевскому двору будет с полверсты; у того же королевского двора сады строят великие, воды в тех садах взводные розными образцы…"

Этот дом — дворец Лувр, взводные воды в садах — фонтаны…

Ко времени приезда Кантемира дворец достроили, о том, что в Париж люди едут учиться, ему было известно, и восхищения столицей Франции, которое испытывали предшественники, у него не возникло. Как написал он сестре Марии, Париж показался ему скучным и мрачным городом, чересчур многолюдным и шумным. Остановился он в гостинице на улице Сен-Антуан, вблизи крепости Бастилия, и такое соседство могло быть для него неприятным — старая крепость служила тюрьмой. Очарование города не открылось Кантемиру в эту первую встречу. Но, может быть, тут повинны болезнь и озабоченность, — сколь ни уверен он был в способностях и опыте своего секретаря, на свете бывает столько неожиданностей…

Доктор Жандрон, занимавший дом на улице Капуцинов, принял Кантемира с французским изяществом и нескрываемым любопытством — он впервые видел русского, да к тому же министра, и почувствовал прилив гордости: не только в Париже, но и за границей признают его искусство, и вот пример — чиновный московит приехал к нему лечиться. Откуда, из медвежьей норы? Да нет, из английской столицы. Подумать только, лондонские врачи не могли вылечить его болезни!

Новый пациент понравился доктору. Во-первых, прибывший был князем и князем московским, а это в Париже еще диковинка, а во-вторых, он гладко говорил по-французски, даже слишком гладко, как человек, изучавший язык по книгам и лишенный возможности познавать разговорную речь в дружеских беседах. Он занимался переводами с французского на русский язык, знал книгу аббата Фонтенеля о множестве миров, "Персидские письма" Монтескье, а когда Жандрон заговорил с ним о Вольтере, оказалось, что с этим великим человеком русский состоит в переписке и отзывается о нем не только без должного, по мнению доктора, восторга, но даже критически.

— Мне кажется, — сказал русский, — что Вольтер человек, берущийся порой писать о вещах, ему совсем незнакомых. Его "Историю Карла XII" можно читать как роман, это верно, однако лишь потому, что исторических фактов там немного. После своего пребывания в Лондоне Вольтер издал "Письма об англичанах". Я несколько лет провел в Англии, имею там знакомых и скажу, что знаменитый француз не знает островных соседей. В его книге собраны записи разговоров, подслушанных в лондонских кафе.

— Господин Вольтер объявил, что он будет писать о философии Ньютона, — заметил доктор Жандрон, — и постарается изложить ее так, чтобы она была понятна и дамам.

— Что ж, читатели получат еще один роман Вольтера, не более того. Поверьте, он глубоко не вникал в философию Ньютона, наука алгебра неизвестна ему, — как же будет он их изъяснять? Боюсь, в новой книге для дам общедоступным окажутся лишь остроумные шутки, на которые Вольтер подлинный мастер.

— Вы не очень жалуете гения французской литературы!

— Я только отдаю ему должное и оказываю знаки внимания. Какие? Послал ему книгу моего отца "Оттоманская история", из которой он черпал сведения о Востоке. При этом, называя молдаванина князя Дмитрия Кантемира греком, Вольтер был не прав. Когда я указал на эту ошибку, он обещал исправить ее в новом издании "Истории Карла XII", но и там все оставил по-прежнему.

Кантемир говорил строго, тон его не допускал возражений, спорить не приходилось, и доктор Жандрон попросил гостя пройти в кабинет. Там он усадил больного лицом к свету на стул, вымыл руки и, слегка отклонив его голову, принялся рассматривать глаза через увеличительное стекло. Он осведомился у Кантемира о состоянии здоровья, о перенесенных болезнях и посоветовал чаще давать отдых глазам, сократить для них рабочее время, во всяком случае до того, как улучшится зрение.

— После оспы это бывает, — сказал он. — У вас развивается катаракта. Но горю можно помочь. Мудрая природа — почему не сказать: божественная воля? — дала нам средство от многих болезней — пчелиный мед. Он должен помочь и вам. Я приготовлю капли и мазь. Приезжайте завтра.

В один из последующих визитов Кантемира доктор Жандрон, закончив лечебную процедуру, сказал:

— Мне случилось в семье моего пациента проговориться о том, что нынче я имею честь пользовать московского посла в Лондоне. Меня стали расспрашивать, любите ли вы сырую рыбу, имеете ли понятие о цифрах, есть ли у вас — какие глупости спрашивают у врача-окулиста! — хвост… И не поверили тому, что мы беседуем с вами о французских писателях и о политике европейских держав. А маркиза Монконсель захотела непременно познакомиться с вами.

— Она желает посмотреть, умею ли я правильно есть рыбу?

— Нет, мне кажется, цель у нее другая. Эта дама обладает острым умом, искусна в делах как здешних, так и заграничных.

— Что это значит?

— Я вам скажу, князь, надеясь, что вы не злоупотребите чужой тайной. Впрочем, вам, дипломату, хорошо известно, как надо обращаться с такими тонкими вещами. Мадам Монконсель — супруга военного инспектора бригадира маркиза Монконсель. Сестра ее, мадемуазель Кристина, живет в тесном согласии с господином Бретьоль, государственным секретарем по военным делам. У этих дам большие знакомства среди канцелярских служащих и в кругу офицеров. Не кажется ли вам, любезный московит, что эти дамы могут быть не только милыми, но и могущественными?