Теодор Парницкий - Серебряные орлы

Но и не только это его обрадовало. Все путешествие вопреки ожиданиям давало больше оснований для радости, чем для огорчений. Оказалось, что Сильвестр Второй вовсе не для того говорил, чтобы утешить испуганного Аарона, что, отправляя в этот путь своего любимца, он не требует и не ждет от него какой-то предприимчивости, что предприимчивыми будут другие. И действительно, все это время Аарона не покидало восхищение, до чего же великолепно продуманы были все детали поездки, как предусмотрительно использовал папа связи с бывшими своими учениками и другими знакомыми ему лицами в разных странах, чтобы с их помощью преодолевать возникающие на пути препятствия. Где бы ни появился папский посланник, все было уже готово к его приезду и к дальнейшему следованию. В королевской Франции, в Бургундии, в обеих Лотарингиях самые знаменитые епископы, аббаты, герцоги и графы старались превзойти друг друга в оказании Аарону услуг, нередко весьма для них обременительных. Молодой пресвитер без труда угадывал, что делают они это не для него, а для того, кто его послал; гораздо труднее было ему заметить, что делают это по столько для Сильвестра Второго, сколько для учителя Герберта.

Немало прошло времени, прежде чем Аарон понял, что в глазах большинства тех, кто столь ревностно о нем заботится, сан первосвященника, может быть, значил еще меньше, чем для невежественных глупцов, которые обрекли Сильвестра Второго на заточение в Латеране. Пе только князья и графы, но и многоученые епископы и аббаты, с которыми он встречался и которым был весьма признателен, ежились при одном упоминании о папе. Люди, которые произносили имя Герберта не иначе как шепотом, полным глубокого почтения, отнюдь не скрывали неприязни, даже враждебности к утверждениям клюнийских монастырей, что единственным наследником святого Петра является епископ города Рима, папа, верховенство которого должны безоговорочно признавать все остальные епископы и все монастыри во всем христианском мире. Если Оттон Третий сам о себе говорил, что Цезарь Август — это наместник Христа и что императорское величество выше величества наместника Петра, то ведь то же самое заявляли о короле Западной Франконии или же Франции тамошние архиепископы и епископы, подчеркивая при этом, что святой Петр обычно говорит устами своих синодов, то есть соборов всех епископов как всего христианского мира, так и каждого королевства в отдельности.

Для Аарона, хотя он, слушая такие слова, огорчался и внутренне протестовал, это не было чем-то новым: в Англии такое тоже доводилось слышать. Но совершенно непонятным казалось ему то, что несколько весьма почтенных, известных своей ученостью и святостью аббатов и епископов явно не одобряют предпринятой по решению папы поездки в Испанию. Они говорили, что Сильвестр Второй обрекает молодого, неопытного монаха на скверну — что не пристало христианскому священнослужителю, посланцу святейшего отца, отправляться к неверным с какой-то иной целью, нежели с целью обращения погибших душ в Христову веру. Аарона возмущало дерзкое противостояние воле святейшего отца, но были минуты, когда мысленно он признавал правоту этих замечаний, впадал в тревогу, сомнение, отчаяние. Только спустя годы понял, что же, собственно, их больше всего расстраивало во всем этом папском предприятии.

А ведь даже эти наиболее неприязненные, наиболее упрямые, наиболее противодействующие учению о верховенстве римской епископской столицы над всеми епископами делали все возможное, чтобы оказывать помощь посланцу римского епископа. Потому что все они или сами прошли некогда знаменитую школу учителя Герберта в Реймсе, или были друзьями тех, кто эту школу окончил. Потому что если они и были окружены всеобщим уважением, если их почитали мудрецами, полными учености, то они понимали, что обязаны всем этим одному учителю Герберту. До конца дней своих не переставали они гордиться, что имели счастье слушать его лекции по грамматике, риторике, логике, математике, астрономии, механике, и за право гордиться этим счастьем они платили Герберту внимательной заботой к его посланцу — даже те из них, кому снился тот блаженный миг, когда этот папский посланец управится со своими делами и возвратится в Рим.

Они передавали Аарона из рук в руки, снабжая его всем, в чем только он, по их мнению, мог нуждаться. Обстоятельно беседовали с иудеями, приглашая их на изысканные пиры в замки или монастыри, — знали, что без помощи евреев путешествовать невозможно.

Евреи удивляли, а иногда просто поражали Аарона. Ему казалось, что есть что-то необычное, граничащее с волшебством в том везении, с которым они оказывали ему неустанную помощь, правда дорого заставляя за нее платить. Где-нибудь на Маасе кто-то из них получил от епископа или аббата кусок земли, несколько овец и коров или даже невольников, а далеко от Мааса, на Гаронне, другой еврей вручал Аарону серебряные монеты и приводил коней. Листок бумаги с несколькими замысловатыми значками, написанными в Реймсе, давал возможность бесплатно находиться на постоялом дворе в Барселоне. Каталонские графы вели войну с арабами, епископ в Вике уверял Аарона, что заяц не проскользнет между раскинувшимися вдоль границ сражающимися лагерями, а евреи провели его через границу с такой легкостью и так просто, что Аарон, заснув в лектике, как только отошли от замка христианского графа, спокойно проснулся назавтра в чудесно благоухающей роще, над которой вздымалась башенка, украшенная полумесяцем. В новом, сначала страшном мире поклонников Магомета Аарону почти не пришлось менять ни одну из своих давних привычек: в Кордове, в Сарагоссе, в Севилье благодаря предприимчивости евреев он жил и ел почти так же, как в Реймсе, как в Орлеане, как в Барселоне, разве что обильнее и изысканнее. Только одеяние пришлось сменить. У неверных в Кордове или Сарагоссе он совершал богослужения и другие священнические обряды: еврейский мальчик проводил его по запутанным уличкам к далекому предместью, где за высокими, толстыми стенами скрывались красивые церкви; пресвитеры и даже епископы со смуглыми, строгими лицами приветствовали его на латыни отнюдь не хуже той, которую он слышал в каталонских и даже лотарингских монастырях и епископских замках.

В течение десяти лет Аарон трижды приезжал в Испанию, находящуюся под властью Полумесяца. Много чудес он повидал, много нового услышал, много пережил и передумал — но не мог сказать о себе: наконец-то я выполнил порученное мне милосердное дело. На месте оказалось, что оно почти неисполнимо.

Спустя песколько дней по прибытии в Кордову Аарон познакомился с высоким придворным сановником, который вел все дела, связанные с продажей и выкупом невольников. После трех недель знакомство перешло в приязнь, почти в дружбу. Сановник этот, носящий титул мухтасиба, был человеком большой учености; его заинтересовал молодой христианский священник, говорящий и пишущий по-гречески, отлично ознакомленный с основами грамматики, логики и даже философии.