Владислав Русанов - Обряд Ворлока

— Я пришел сюда, чтобы спросить ответа за ложь, — раздельно проговорил парень. — Для того ли ты искала моей помощи? Для того ли я соглашался на союз? Я не вижу дружелюбия и доброй воли с твоей стороны, великая королева, и со стороны твоих присных. Одни лишь лживые слова, недомолвки и препоны!

Вратко не лукавил. Препон, в самом деле, хватало. Как и недавно, перед походом, призванным спасти Хродгейра, он добивался встречи с королевой несколько дней.

Они вернулись, когда уже рассвело.

Всю ночь шагали датчане, поддерживая раненых, вынося убитых — мореходы потеряли четверых из одиннадцати. Да еще трое нуждались в помощи лекарей. Асгриму лезвие вражеской секиры скользнуло по голове, срезав кусок уха — сама по себе рана болезненная, но не опасная, однако парень потерял много крови. Плешивый Бьёрн никак не приходил в сознание, получив обухом боевого топора в лоб. И седоватый, осанистый викинг по имени Одд, носящий смешную кличку — Клещ, вышел из боя со сломанными ребрами. Он старался идти сам, но от быстрой ходьбы начинал задыхаться, поэтому часто останавливался.

Лосси с невозмутимым лицом принял благодарность новгородца, выслушал теплые слова Гуннара. Сказал, что считает честью расправиться с мучителями Черного Скальда. А после попросил дозволения похоронить своих павших товарищей согласно обычаю предков. И подлечить раненых настолько, чтобы те выдержали переход до Риколла.

Вратко не возражал. Долг платежом красен. Эти люди проливали кровь по его просьбе. Почему же им нужно отказывать в такой малости? Словен и помыслить не мог, какое возмущение в рядах динни ши вызовет появление у заветного входа в Полые Холмы «лишних» викингов. Лохлайн грудью встал на защиту родных Холмов и уже был готов отдать приказ малорослым воинам браться за оружие.

Датчане тоже обиделись не на шутку. Заворчали, потянулись к топорам и мечам.

Новгородцу пришлось немало потрудиться, чтобы не допустить кровопролития. Он даже напомнил, что способен заколдовать их всех вместе взятых, превратить в свиней или дождевых червей и скормить в первом случае жителям Йорка, а во втором — рыбам в ближайшем ручье.

Спорщики поутихли. Больше не бросали друг на друга взгляды, исполненные ненависти. И тут возникла новая беда. Вратко хотел добиться разрешения для датчан пожить какое-то время в пещере-«предбаннике» — в нее открывался вход со склона холма. Лохлайн отказался наотрез, предложив урманам устраиваться в зарослях терновника и чувствовать себя как дома в глубоком овраге.

Понимая, что дело снова близится к потасовке, словен по мере сил убеждал несговорчивого десятника допустить викингов в укрытие, если он не хочет привлечь внимание рыцарей-христиан и римских монахов. Заинтересовавшись, что же делают викинги в заросшем кустарником овраге, враги великой королевы могут сыскать вход в Полые Холмы. И тогда они упредят попытки Маб нанести удар на поражение.

Лохлайн стоял на своем, упорством напоминая старого глупого барана. Ссылался на личное распоряжение кеан-кинида, на вековечную ненависть между малым народцем и урманскими мореходами, на необходимость чтить святость обиталищ предков.

Вратко уже отчаялся было, но тут вспомнил о начале висы, которую сочинял, когда заносчивый подземельщик пытался насмеяться над ним и выставить дураком перед входом в заклинательный зал.

Звонким шепотом, многозначительно поглядывая на ощетинившиеся копьями ряды динни ши, словен проговорил:

Оттенок лица Лохлайна сравнялся с цветом его волос. Он втянул воздух, будто задыхаясь. Невольно поглядев на вершину холма — неужели ожидал, что крепкий камень немедленно провалится, послушный приказанию ворлока? — десятник кивнул. Но отдал распоряжение своим воинам постоянно следить за викингами, а к двери, перекрывающей проход, приставил усиленную охрану — весь подчиненный ему десяток.

Лосси с товарищами остались в сырой пещере и тут же принялись разводить там костры. Все хорошо помнили, как проснулись закоченевшие, едва не замерзнув до смерти.

А Гуннар с Олафом понесли по длинным переходам Хродгейра. Для Черного Скальда кое-как соорудили носилки: два щита и два копья сослужили добрую службу. Когда вождя хёрдов отвязали от дерева, Вратко ужаснулся. На теле Хродгейра не осталось живого места. Ожоги, порезы, колотые раны — следы пыток. Это не считая сломанной руки и глубокой рубленой раны бедра, рассекающей мышцы почти до кости.

Мария Харальдовна не плакала, как повела бы себя любая женщина или девка у Вратко на родине. Дочь конунга молча подошла к изувеченному скальду, опустилась на колени около носилок и прижалась щекой к плечу. Там, где оставался кусок чистой, не тронутой палачами кожи, шириной не больше двух ладоней.

— Я верила, что ты вернешься, — прошептала королевна.

Губы Хродгейра дрогнули. Здоровая рука тихонько поползла и сжала пальцы Марии.

— Я не мог не вернуться, дроттинг. Я ведь знал, что ты ждешь меня. Как говорил когда-то Торнбьёрнссон?

Мария улыбнулась краешками губ:

— Этот сон, клен клыка кольчуги, вещает, что тебя нужно долго лечить. Теперь уж я не отпущу тебя, Черный Скальд, пловец пролива влаги Вальхаллы.

И она взялась за врачевание Хродгейра с таким рвением, что даже викинги, ревностно относящиеся ко всему связанному с жизнью и здоровьем их любимого вождя, только диву давались. Никто из них, даже Гуннар, поднаторевший в лечении полученных в сражениях ран, не сумел бы справиться лучше. Рианна помогала подруге, стараясь изо всех сил. Очень кстати пришлись знания, которые пикта перенимала от матери и бабки — ведь Мария родилась и выросла в Норвегии, а целебные травы Англии и прилежащих островов отличались от тех, к которым она привыкла на родине.

Вдвоем они целыми днями заваривали остро пахнущие травы, процеживали настои, отстирывали от крови и сукровицы старые повязки, накладывали новые. Промывали раны и ожоги. Попросив о помощи кормщика, зашили разрез на бедре. Наложили лубок на сломанное предплечье.

Хродгейр терпеливо сносил ежедневные заботы. Подшучивал над собственной немощью. Припоминал висы давно умерших скальдов: