Александр Казанцев - Школа любви

— Твоя птаха?.. Дает! С утра прилетела!

Я поглядел в его масляные глазки и процедил:

— Ну и достали же вы меня… Все!

Маринка убежала, унося подаренную мной книжку стихов — совсем недавно она у меня в Москве вышла. Рядом со своим портретом я торопливо и коряво надписал:

Этот экспромт Маринке очень понравился — залепила мне при всех, когда еще в буфете были, поцелуй в щеку. А вот книжка, подумал я, вряд ли поглянется — слишком уж мы с ней разные: у меня больше земного, у нее — небесного. Интересно, поймет ли она, что это ей посвящены строки в новом моем сборнике:

А еще думал, что если книжка не понравится — так Маринка запросто и не придет ко мне вечером. Она такая!

Это волновало и тревожило меня куда больше, чем публичный разнос моей пьесы, в неизбежности которого я уже не сомневался…

Вот после разноса как раз мрачно и нервно поджидал я Маринку в театральном сквере. «Драматургический шабаш» еще вовсю продолжался, а я ушел. Видел, что из автобуса она вышла не одна — с высоченным типом, в котором не сразу узнал я заматеревшего Мишу Резунова.

«Так мы не договаривались!..»

Меня они не видели. О чем-то говорили горячо и, похоже, сердито. Потом Резунов махнул рукой и, не оборачиваясь, зашагал по проспекту, прямой, как рейсфедер.

Маринка, вся поникнув, глядела ему вслед. Минут пять, не меньше, он уж и из виду пропал… Потом резко повернулась и пошла к театру.

Я не стал скрывать, что оказался невольным свидетелем этой сцены.

— Черт с ним! — сказала Маринка, смахивая рукой слезинки с ресниц. — Трагик провинциальный!.. Пойдем, Костя, гулять. Просто побродим…

— Для прогулок еще дубарно, не май месяц, — ответил я, и впрямь поеживаясь: холод внутри оставался еще после недавнего разноса, да и не утихающая метель давала себя знать. — Поехали лучше ко мне в номер, по дороге я бутылочку куплю.

— Терпеть не могу свиданки в гостиницах! — поморщилась Маринка. — Бр-р! Горничные насквозь взглядом просвечивают!

«Стало быть, опыт есть…» — мрачно отметил я про себя, а вслух спросил:

— Так ты где меня лечить собираешься? В чужом подъезде?

У Маринки взгляд, как у горничной, — насквозь.

— Догадываюсь я, какого ты «лечения» ждешь!.. — хмыкнула не сердито, насмешливо. — Угомонись, Костя, слишком уж давно мы не виделись…

— Да можем просто посидеть с винишком, поболтать, стихи почитать… — пробормотал я, уличенный. — У Жорки-то, наверно, толпа, как всегда, соберется, интима не будет…

— А тебя, значит, на интим растащило! — хмыкнула опять Маринка. — Ладно, книжку я твою прочитала, прямо скажу: не хило… Черт с тобой! Бери пузырь, и погнали в гостиницу! Не в подъезде же, правда, лечить… А вот на интим вожделенный особо не надейся, вряд ли… — невесело глянула в ту сторону, куда удалился Миша Резунов, тряхнула каштановой челкой и еще раз повторила. — Вряд ли…

Мрачность моя схлынула, чуть было не возликовал даже, но не только из-за того, что своим «вряд ли» Маринка заронила в меня искорку надежды — из-за другого больше: ее скупой отзыв о книжке моей важней для меня велеречивых похвал.

Вот только купить бутылочку оказалось делом невозможным. В большинстве магазинов никакой алкогольной продукции уже не было. В одном — продавали портвейн «три семерки», но у входа бурлила такая толпа реброломная, пробиться через которую и Самсону-назорею, даже с помощью челюсти ослиной, было бы не под силу. В другом — очередь была меньше, но вино продавали лишь в обмен на пустую стеклотару… Как только над народом при «антиалкогольном указе» изгаляться не придумают! Не бутылки же нам по улицам собирать. Да и нет их — профессиональные собиратели скоро переведутся…

— Слушай, а цыгане у вас водку не продают? — спросил Маринку.

— На окраине где-то… Толком не знаю…

Вот и вызверился тогда:

— Да пропади она пропадом, «перестройка» такая идиотская!..

Маринка хлопнула меня по плечу.

— А ну, не кипятись!.. И о политике больше ни слова — договорились? Осточертело!.. Пить я, честно говоря, и не собиралась — мне же Дашутку грудью кормить. И в гостиницу давай не пойдем, не хочу, просто погуляем…

— Да мы уж километра два нагуляли, — буркнул я недовольно.

— А ты от меня и десятью не отделаешься. Соскучилась!..

И злиться на нее я больше не мог.

Пошли «просто гулять». Метелица утихла наконец, с неба, смурно вечереющего, сыпался мелкий снежок. Толчея на улицах рассосалась, да и ушли мы от центра в сторону Иртыша.

Маринка расспрашивала меня обо всех знакомых, кто чем живет, что пишет, особенно интересовалась Вовкой Антухом, хотя раньше частенько сцеплялась с ним. О себе говорила мало: вот, ни в науке, дескать, ни в поэзии ничего не добилась, зато дочка — от любимого!.. Обмолвилась, что есть возможность в Америку от «российского бардака» уехать — родня там объявилась, и не очень уж дальняя. «Уже бы уехала, да больно страшно… Нет, просто больно…»

— Погоди, мы и здесь прорвемся! — заверял я ее с не очень-то свойственным мне оптимизмом. Не так давно меня избрали руководить областной писательской организацией, и я успел уже развить кипучую деятельность: издательско-производственный кооператив «Образ» сколотил под «крышей» писательской, дающей, кстати, налоговые послабления, составил даже «тематический план изданий» — на бумаге-то классно все получилось! — сам в бизнесе мало чего понимая, подтянул в единомышленники людей, по их заверениям, опытных, знающих. Вот этим-то и козырял нередко, думая, что всякий должен оценить мою хватку; однако и сам понимал, что все мои «наработки» могут рухнуть в один момент, как карточный домик, потому что живем мы в это странное время, в этой странной непредсказуемой стране…

Вот и Маринка вздохнула:

— Молодец ты, Костя, все-таки. Лишь бы Фортуна задом не повернулась…

Сумерки, сполна набрякнув, настраивали нас на сентиментальный лад. Я уже не жалел, что не поехали мы в гостиницу. Приятно было идти с Маринкой по чужому городу, который все более становился не чуждым, после того как она показывала школу, где училась, скверик, в котором целовалась впервые…

— С Мишкой? — спросил я.

— Да нет! Тогда я его еще не знала.

А на мои расспросы о Резунове отвечала без охоты и кратко: он, оказывается, теперь тоже экстрасенсом заделался, открыл частное малое предприятие «Целитель», стихов давно не пишет, нервный такой стал…

— Ну и дурак, ведь знает, как я его люблю!..

В этой сентиментальной прогулке мы так заболтались, что опоздали на намеченную возле театра встречу с Жорой Бердянским. Он прождал с полчаса, потом проник в театр через «служебный вход», назвавшись местным начинающим драматургом, нашел зальчик, где затянувшийся «драматургический шабаш» завершал обсуждение свежепрочитанной пьесы, наметанным глазом «вычислил» Патронессу (ах, этот не знающий преград Жора!) и вежливо спросил у нее, не знает ли она, где я…