Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

Дальше они пели в песне о том, как эти рыболовщики ловят рыбу по сухим берегам, по амбарам, по клетям, по богатым мужикам, как у дяди у Петра они заловили осетра, да такого осетра, что с гнедого жеребца. А у тетушки Ненилы заловили три перины. И так далее в таком же роде.

Песня кончилась, когда они приплыли в какое-то распрекрасное место. Тут разбойники все встали на ноги, что означало, что они оказались уж на берегу. А Сергей Семенович вышел вперед, молодецки прошелся по кругу, как будто это он уж попал в дом к богатому хозяину, оправил свою большую бороду, лихо подкрутил усы и громогласно, без запинок, заговорил:

Тут он сделал знак своим разбойникам и громко запел:

А разбойники дружно, хором, рявкнули припев:

Толпа с интересом смотрела на этот ворошковский «тиятр», главным образом на самого Сергея Семеновича. Всегда молчаливый и какой-то пришибленный, он прямо преобразился, когда стал разыгрывать своего атамана. Он чертом расхаживал по кругу, немного припадая на свою хромую ногу. Левую руку он молодецки положил на эфес Дувкиной сабли, а правой лихо подкручивал свои длинные усы.

— Вот тебе и Ворошков! — слышалось из толпы. — Гляди, какой молодец! Настоящий атаман!

— Башковитый мужик. Ничего не скажешь.

— Увидишь, что дальше будет у него с этим есаулом. Прямо умора!

Ребята, разинув рты, смотрели на этот «тиятр», а я совсем забыл о том, что Чуня, того и гляди, явится сюда за мной.

Вдруг я почувствовал, что кто-то крепко схватил меня сзади за рубаху:

— Давай скорей домой. Тятенька из Комы приехал. Собирать надо тебя скорее в подписаренки.

— Куда собирать? В какие подписаренки? — спросил я Чуню, не понимая, о чем она ведет речь.

— В Кому тятенька повезет тебя завтра сдавать в подписаренки, — повторила Чуня. — Пойдем скорее, а то он рассердится. Да и мама не похвалит.

Тут я наконец сообразил, в чем дело, и мы бегом направились домой. Отца я нашел дома с Финогеном за столом. Они сидели за чаем и о чем-то оживленно разговаривали.

— Вот подъезжаю я к его дому, — рассказывал отец Финогену. — Стук-стук в ворота. Закрыто. Вот, думаю, какая оказия. Не уехал ли куда в гости по случаю праздника? Еще раз стучу. Слышу, кто-то идет, открывает калитку. Куфарка, видать, ихняя. «Чево тебе? — спрашивает. — Стучишь ни свет ни заря». — «Сам-то дома?» — спрашиваю. «Сам-то дома. Только он не любит, когда его в праздники по делам беспокоют». — «Какие, — говорю, — там дела… Из Кульчека — ягоду привез. Три ведра, — говорю, — самой отборной». — «Это, — говорит, — другое дело. А то, — говорит, — ходют тут разные, особенно витебские. Отбою нет». Говорит это, а сама впускает меня в ограду. «Жди, — говорит, — вон там, под крышей. Сейчас встанут». Сказала это самое и ушла. Вот жду я под крышей. Может, час, а может, и два. Вдруг слышу — скрипнула дверь, выходит сам на крылечко, вытирает губы платочком. «Кто там?» — спрашивает. «К вам, — говорю, — Иван Акентич. Из Кульчека. Ягоды привез вам, глубеницы — три ведра. Ягода, — говорю, — отборная, вчерась только набрали». — «Ягода, говоришь? Ну-ко покажи». Посмотрел, попробовал. Дивствительно, ягода и на вид, и на вкус хорошая. «В тайге, — спрашивает, — брали?» — «В Сингичжуле, — говорю ему, — брали. На самом хребте, в солнцепеке». Посмотрел он еще раз на ягоду, не говоря ни слова, вытаскивает партаманет, вынимает трехрублевку и подает. «Спасибо, — говорит, — мужичок… Вот тебе три рубля. Не обидно будет за три ведра-то?» — «Что вы, — говорю, — Иван Акентич. Я ведь не с этим. Не надо, — говорю, — мне ваших трех рублев». Ну, тут он сразу насторожился и спрашивает: «В чем дело?» — «Возьмите, — говорю, — лучше моего парня к себе в волость в подписаренки». Тут он подумал что-то и спрашивает: «Вы из Кульчека будете?» — «Из Кульчека», — говорю. «Это ваш мальчик помогает кульчекскому писарю?» — «Как же, — говорю, — все время пишет ему разные списки». — «Ну что же, — говорит, — пожалуй можно. Мне показывали его работу. Почерк еще не окрепший, но пишет разборчиво, даже красиво. Тогда давайте его, — говорит, — к нам. Если стараться будет, положу жалованье. Не сразу, конечно, а когда присмотрится к делу. Так что привозите его на неделе, а там видно будет». Сказал это, попробовал еще раз ягоду, вытер руки платочком, крикнул куфарку и ушел. А я высыпал ей ягоду в корыто и сам не свой еду домой. Даже к родне ни к кому не заглянул.

Финоген слушал отца и все время одобрительно кивал головой. А потом завел речь о том, что теперь все будет от меня зависеть. Человеком стать или обалдуем, вроде Пуданова Кондрашки. Ничего с парнем не могут сделать. Мужицкую лямку тянуть не желает, к делу ни к какому не привержен. Грамоте не пошел учиться. Ходит по деревне да выламывается.

Тут Финоген допил свою чашку, опрокинул ее на блюдечко, положил сверху обглоданный кусочек сахара. Потом не торопясь встал из-за стола, перекрестился на образа, сел к окну и не торопясь стал закуривать.

— Если будет там стараться все произойти, до всего достичь да перед народом нос не воротить, то до большого дела может дойти. Вон Бирюков-то с того же начал, а потом целой волостью заправлял. Значит, отправляетесь завтра?

— Да, ехать надо. Чего тянуть-то.

— Непременно надо ехать. С таким делом тянуть нельзя. Ну, в добрый путь. Дай вам бог удачи.

Дом, в котором помещалось волостное правление, был расположен на большой площади в самой середине села, рядом с магазином купца Демидова. Это был обычный крестовый дом, под высокой шатровой крышей, с несколькими амбарами и поднавесами на дворе. Над окнами, со стороны улицы, виднелась вывеска с черным двуглавым орлом и надписью: «КОМСКОЕ ВОЛОСТНОЕ ПРАВЛЕНИЕ». Сзади во дворе к этому дому был прирублен большой придел, в котором находились, как я потом узнал, волостная тюрьма и помещение для волостных сторожей и «ходоков» (почтарей).

Мы оставили нашего Гнедка за воротами у коновязи и пошли во двор. Около пристройки, или, вернее сказать, волостной тюрьмы, на завалинке сидели и грелись на солнышке какие-то мужики. Не останавливаясь, мы прошли прямо в волость и оказались в прихожей. Здесь не было пока ни одной души, кроме волостного сторожа, в котором я сразу же признал дедушку Митрея, который живет в Коме около тетки Орины и приходится ей большой родней по дяде Егору, так что и с нами он состоял в каком-то непонятном для меня сватовстве. Дедушко Митрей производил в канцелярии уборку.