Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

Я приткнулся на пырей около ласковой Пальмы. Она очень обрадовалась мне, покрутилась около и прилегла. Я погладил ее по голове. Она благодарно лизнула мою руку, потом поплыла от меня куда-то и провалилась. А потом и я тоже куда-то поплыл и тоже провалился куда-то.

Очнулся я оттого, что дядя Илья поставил меня на ноги и встряхивал за ворот:

— Вставай, вставай! Ехать пора. Гляди, солнце-то уж где. Время-то, оно ведь идет. Под Тоном бороньбы еще сколько. Вставай, милок. Соснул немного. Теперь легче будет. Давай, поедем.

На меже уже стояла запряженная телега. На телеге сложены одна на одну наши бороны зубьями кверху. В задке телеги, как всегда, пристроена лагушка. Рыжий конь привязан за заднюю ось. И чтобы не тянулся, дядя Илья снова сделал ему петлю на шею. Рядом с телегой стоял мой Пеганко. Дядя Илья подвел меня к нему, подхватил под мышки и одним махом посадил в седло.

— Не упадешь?

— Не упаду.

— То-то. Держись. На всякий случай я тебя все-таки опять привяжу. Долго ли до греха. Еще свалишься дорогой. Знаешь — береженого бог бережет. — И он опять крепко привязал меня к седлу. — А теперь, браток, поедем. Гляди, солнце-то куда уж поднялось!

И он опять посмотрел на солнце, которое теперь уж вылезло из-за гор. Потом устроился на телеге, вооружился хворостиной, и мы тронулись в путь.

Сначала ехали мимо нашей бороньбы. Потом поднялись на стрелку и оказались около родивоновской пашни. На полосе виднелись семь борон, а родивоновские работники еще спали на стану. На Погорельской горе, которая была видна отсюда как на ладошке, тоже не видно было ни одного борноволока. Теперь мы рысью поехали стрелкой прямо в Облавное. Наши собаки бежали около нас по дороге. На этот раз они почему-то не радовались нашему отъезду, не прыгали, не резвились, не гонялись друг за другом и не вспугивали пташек. Пташки, видать, тоже еще не проснулись и где-то отдыхали в своих гнездах.

В Облавном мы пересекли дорогу, которая ведет в деревню, и поехали шагом прямо на Погорельскую гору. Теперь мой Пеганко уж не отставал от дяди Ильи, и мне не приходилось его подстегивать. Он ровным шагом шел за телегой прямо в хвост рыжему коню. Я всячески старался не дремать, смотрел на дядю Илью, пошевеливал Пеганка. Но куда его погонишь. Он и так не отставал от дядиной телеги, и понукать его вроде не требовалось. А потом у меня в глазах почему-то все стало не так. Дядя Илья то появлялся, на своей телеге, то куда-то пропадал. А потом откуда-то выплывало сразу два дяди Ильи на двух телегах. Они не торопясь ехали на Погорельскую гору, и за каждой телегой у них было привязано по рыжему коню.

Наконец мы выехали на Погорелку и опять поехали рысью. Далеко впереди виднелся Тон, а справа от нас раскинулась мохнатая котловина Мачжара. Но и она тоже то появлялась, то исчезала, то опять появлялась. И появлялась каждый раз по-новому. Один раз далеко-далеко, в какой-то дымке, а другой раз совсем близко. Так близко, что я разглядел там какую-то сопку, покрытую лесом. А на третий раз я увидел на этой сопке большую каменную церковь. Высокую, белую, с колокольней, как на картинке. Она помаячила мне немного и уплыла куда-то в сторону.

А потом я уж плохо соображал, где и куда мы едем. Дядя Илья время от времени появлялся впереди меня на своей телеге. Он усердно нахлестывал длинной орясиной своего коня, кричал мне: «Не отставай!», а потом куда-то пропадал, как бы проваливался сквозь землю, а вместо него откуда-то выплывали мачжарские сопки, на которых виднелись белокаменные церкви, окруженные высокими елями. Меня нисколько не удивляло появление в Мачжаре этих церквей. Мне казалось, что это так и надо. А удивляло меня появление там высоких сопок и зарослей ельника. Но и сопки, и церкви, и ельник тоже расплывались в дымке, и на их месте появлялся дядя Илья на своей телеге, глупый рыжий конь, который тянулся за ним на поводу. И так много раз, пока мы не доехали туда, куда нам следовало — под Тон.

Остановились мы там, как и в Облавном, на большой полосе. Тут я немного очухался, даже разглядел на той стороне Казлыка нашу пашню. А дядя Илья снял с телеги бороны, потом отвел своего коня на межу к стану и стал его выпрягать. Дальше я опять немного забылся и очнулся, когда дядя Илья уже запряг всех коней в бороны и поставил меня с Пеганком впереди.

— Теперь отбороним немного от межи, а там и на боковую. Спать будем, — ласково сказал он и снова на всякий случай привязал меня к седлу. — Земля здесь хорошая, чистая. Боронить будем только по два раза. Так что давай, друг, с богом. Потихоньку да полегоньку. Пошли-поехали!

И он осторожно стеганул моего Пеганка. Но на этот раз с бороньбой у меня что-то не получалось. Сначала я, не знаю почему, вместо полосы поехал по меже и заметил это только тогда, когда услышал сзади истошный крик дяди Ильи. Тут я, конечно, повернул своего Пеганка на полосу, но, вместо того чтобы ехать краем полосы, поехал на самую середину пашни. Тут подбежал дядя Илья, взял моего Пеганка под уздцы, поставил меня на край полосы и показал, куда мне ехать. Я поехал, конечно, как следует, благополучно доехал до межи, но, вместо того чтобы завертывать обратно, двинулся через межу прямо на чужую полосу. Тут дядя Илья совсем расстроился, возвернул меня на свою полосу, отвязал от седла, снял с коня и ответ на стан прямо к телеге. Проснулся я там уже за полдень и сразу услышал разговор дяди Ильи с моим отцом.

— Уж больно хлипкий парень-то у тебя, — жаловался отцу дядя Илья. — Днем еще туда-сюда, боронит с грехом пополам, а утресь сюды приехали — на ходу спит. Самому пришлось доборанивать полосу-то.

— Да, здоровьишко-то у него неважное. Это верно. Мал еще. Может, справится еще, когда подрастет, — ответил отец.

— Вряд ли, — с сомнением произнес дядя Илья. — Не похоже на это.

— Уж какой есть, — сказал тятенька. — Здоровья-то в лавке ведь не прикупишь. Что, проснулся? — обратился он ко мне, заметив, что я вылез из-под телеги. — Ну, пойдем на свою пашню. Али у дяди Ильи еще останешься?

— Нет, нет! Пойдем к себе…

— Ну, тогда пойдем… У дяди Ильи ты отборонился. Теперь дома немного поможешь.

И мы отправились на свою пашню…

Вот уже два года, как наш Конон ходит в школу, а вечерами учит дома уроки. Для этого мама заранее убирает со стола самовар и посуду, тщательно вытирает клеенку и ставит для него заправленную и прочищенную лампу. Чтобы не мешать Конону, она садится со своей самопрялкой в куть, а Чуня тоже прядет в кути или идет на весь вечер с работой к своим подружкам. Отец, когда он дома, тоже старается не мешать Конону. Он устраивается около железной печки и чинит здесь хомуты, шлеи и прочую снасть.

А я стараюсь устроиться где-нибудь поближе к Конону. Когда он что-нибудь пишет, я сижу смирненько в стороне. Но когда он кончит писать и вытащит из своей сумки какую-нибудь книгу, тут уж я не могу сидеть спокойно. Мне хочется прежде всего посмотреть в его книге картинки, а потом послушать, что в ней написано. Но Конону все это не нравится. Он всегда недоволен, когда я кручусь возле него. И вслух не читает, да, мало того, еще гонит меня.