Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

Наконец мы с грехом пополам одолели букварь и стали ждать от Павла Константиновича новую книгу. Ждали день, ждали два. На третий день сторожиха Акулина принесла в класс большую кипу книг, перевязанную бечевкой. Тут Павел Константинович взял у нее эту кипу, положил на стол, развязал и стал перебирать книгу за книгой, обдувая с них пыль. Потом принес из своего шкафа несколько газет, разрезал их на небольшие листы и стал обертывать ими каждую книгу. Обернет и отложит в сторону, обернет и отложит в сторону. И так все восемнадцать. Обертывает и объясняет, какую хорошую книгу он нам сегодня выдаст и как нужно беречь ее, потому что она научит нас любить родное слово и даст правильное направление на всю жизнь.

Сказать по правде, мы уж хорошо знали от Павла Константиновича, что не только эту, но всякую книгу нужно беречь пуще глаза. У всех у нас был на памяти случай с Кенкой Похабовым, который весь свой букварь заслюнявил, замазал маслом и еще залил чернилами. Павел Константинович заметил это, ужасно рассердился и стал у всех у нас проверять буквари. А Кенку Похабова поставил в угол.

Это был первый случай, когда ученика из нашего класса поставили в угол. Мы здорово тогда перепугались, так как книги оказались замаранными еще у нескольких ребят. В моей книге тоже было два чернильных пятна. И я сильно боялся, что Павел Константинович заметит их и тоже поставит меня в угол. На мое счастье, он не перелистывал мою книгу, а только раскрыл ее наугад два раза и положил обратно на парту. А о новой книге Павел Константинович говорил как-то особенно вразумительно. Называлась она «Родное слово» и составлена была Константином Дмитриевичем Ушинским для крестьянских детей младшего возраста. На обложке книги, на самой середине, был отпечатан портрет человека с длинными волосами и со смешной бородой — только под подбородком. Ну, мы сразу же догадались, что это сочинитель книги. А дальше стояло уж что-то совсем непонятное: «Издание сто тридцать третье. С.-Петербург. 1907».

С того дня мы всю зиму занимались по этой книге: читали рассказы, заучивали басни и стихотворения. И на следующий год стали заниматься по такой же книге, только для второго года, а потом и для третьего года обучения. В общем, мы все три года занимались по «Родному слову» и никак не могли понять, почему Павел Константинович говорил нам, что эта книга замечательная. А по-моему, замечательного в этой книге ничего не было. Потому что все в ней было для нас знакомое, близкое, вроде как бы родное, Все описывалось так, как будто это происходило если не в нашем Кульчеке, то в какой-то другой деревне, похожей на нашу. В ней живут такие же мужики, как и у нас. Они пашут пашню, разводят скотишку, держат домашнюю птицу. Женщины в той деревне, как и у нас, варят щи, пекут блины, вкусные колобки, прядут пряжу, ткут холст, одевают, обшивают и кормят своих ребятишек.

А рядом с ними, как и у нас, живут в лесу волки, медведи, лисы, зайчишки, в речках водятся ерши, щуки и другие рыбы. На полях мыши, а в болотах, конечно, лягушки.

Но только все это описано в этой книге как-то по-особенному и гораздо интереснее, чем на самом деле. Наверно, потому, что и люди, и звери, и птицы в этой книге живут как бы одной семьей, говорят на нашем языке. Но говорят на особый манер, так что начинаешь верить — будто они на самом деле говорят между собою: лисица — она ведь хитрая — и говорит хитрым языком, а заяц трусливым. А волк, тот, конечно, злющий и говорит всегда сердито.

Мало того, в книге говорят не только звери и домашние животные, но и птицы, и деревья, и цветы, и даже грузди. И тоже говорят на какой-то особый манер, по-своему. Вероятно, поэтому каждый интересный рассказик, пословица, поговорка в этой книге делались достоянием всей нашей семьи. Отец, мама, Чуня на память знали сказку о репке, про теремок мышки, о войне грибов, рассказ о колобке, все рассказы о хитрой лисице, о сером волке и страшную историю о медвежьей лапе. А басни, а стихи, а загадки… То, что я заучивал на память, заучивали все. Но стихи и басни они забывали, а пословицы и поговорки, все они были из крестьянской жизни, знали не хуже меня.

В первый же вечер, выучив урок по этой книге, я начал читать ее дальше. Читал я, конечно, вслух, так как про себя читать еще не выучился. Дальше в книге шли маленькие рассказы и посказульки.

Во время моего чтения мама в кути сеяла муку. Услышав эти рассказы, она сразу же положила сито на стол и подсела ко мне послушать. А я этим сильно возгордился и с еще большим усердием стал читать разные побасенки про трусливую собаку, которая все время лает — волков пугает, а ходит с поджатым хвостом, так как очень боится этих волков, потом про ленивого Тита, которому лень идти на гумно молотить, а кашу он готов есть в любое время и сразу требует себе большую ложку, про сладкие гусиные лапки и все такое.

Но мама, оказывается, все эти посказульки хорошо знала и даже помнила на память, ведь Конон учился тоже по «Родному слову».

Не меньше посказулек мама любила разные поговорки из «Родного слова»: «Соха да борона сами не богаты, а весь мир кормят», «Не печь кормит, а нивка», «Лето собироха, а зима подбироха». Она повторяла за мной эти поговорки, как бы взвешивая их смысл.

— А ведь и в самом деле зима-то подбироха, — заключала она. — Сколько за лето-то припасешь да приготовишь, а за зиму все уйдет.

Чуня тоже любила меня слушать. Она уже знала и помнила кое-что из того, что я вычитывал, и, подобно мне, радовалась всему интересному и забавному. А потом как-то ловко все это переиначивала на мой счет. Увидит, что я чем-то недоволен, и сразу же спрашивает: «Федул, что губы надул? Неужто кафтан прожег?»

Отец тоже интересовался моим чтением «Родного слова». Он тоже знал от Конона эти истории, пословицы и поговорки, особенно про волков, лисиц и медведей. Он же был у нас охотник и немало добыл на своем веку этих зверей.

С левой стороны от входа в нашем классе стоял большой шкаф. Его нижняя половина была забита учебниками, тетрадями и школьными пособиями. Там же у Павла Константиновича хранился годовой запас карандашей, перьев и четвертная бутыль с чернилами.

А в верхней половине, за стеклянными створками, на трех полках стояли книги для чтения.

Как только мы одолели азбуку и перешли к «Родному слову», Павел Константинович стал выдавать нам книги из этого шкафа. Поначалу он давал нам книжки тоненькие, в красивых цветных обложках, с многочисленными картинками, потом книжки потолще и тоже с картинками. А в третьем классе мы читали уже большие объемистые книги. И тоже с хорошими рисунками.

Некоторые ребята не любили читать и брали книги только для того, чтобы смотреть в них картинки. А другим ребятам не давали читать дома. Усядется такой ученик с книжкой вечером к лампе, а его сразу же гонят прочь. Поучил, говорят, уроки, и хватит. А то с этим чтением и керосину не напасешься. И убавят свет в лампе. Подержит такой ученик книгу неделю-две, а потом несет ее на обмен Павлу Константиновичу. А тот сразу видит — прочитал он книгу или нет. И тем, кто брал книги только смотреть картинки, он новых книг уж не давал.