Ульрих Бехер - Охота на сурков

Если бы ты оказался сейчас в Вене, в такой восхитительный весенний день, ты бы глазам своим не поверил! Толпы нищих безработных исчезли с улиц, повсюду сверкающие чистотой военные мундиры и счастливые лица. И только носы « избранного» народа делаются все длиннее и длиннее, а как бесит нас их присутствие, ты и сам поймешь, когда они вскорости осчастливят тебя, нагрянув к тебе в так называемое изгнание.

Вчера, прогуливаясь по Грабену, я поднял взгляд на милый наш старый собор и внезапно понял, нет, Штепаншиц, ты не изменил своей монархической идее! Ты все тот же верный подданный пока еще не коронованного правителя, который железной рукой воздвигает новый рейх, призванный служить бастионом арийского христианства против международного скопища недочеловеков. И я поклялся на коленях возблагодарить господа в день, когда этот правитель увенчает себя в соборе св. Стефана императорской короной.

Но, скорый на споры, перехожу к делу!

Как я уже вынужден был констатировать выше, милый старый камрад — ты позволишь, невзирая на все, что разделяло нас в последние десятилетия, в память о нашей совместной фронтовой жизни, называть тебя так , — мне всегда казалось невероятным, что, вернувшись с фронта, ты бросился в объятия этого бунтовского плебса, плебса, обуянного азиатской страстью к уничтожению основ нашей морали, а также собственности, короче говоря, нашей христианской цивилизации. Ты, сын генерала, ты, кому сам Бороевич прикрепил к груди Серебряную медаль и сам Тюльф фон Чепе унд Вайденбах — «Железный крест I степени »/ Ты, имевший честь сидеть за одним столом с генерал-фельдмаршалом Маккензеном!

Твои симпатии к ноябрьским преступникам я приписывал поначалу неведению твоих двадцати лет. Но когда ты, чьи предки не раз брали в руки меч, сражаясь за честь и славу империи, окончательно погряз в позорной марксистской идеологии, я заподозрил, что ранение в голову, которым ты обязан британской пуле, повредило твои умственные способности — еще раз извини за откровенность, камрад.

Содрогаясь от отвращения, выкинул я книжонки, брошюры и подстрекательские сатирические стихи, которые ты в те годы настряпал, за исключением действительно поэтической книжки «Лобаушские бакланы», занимающей в моей библиотечке почетное место, что может служить доказательством моего к тебе непредвзятого отношения.

А затем разразился февральский мятеж венских шуцбундовцев!

Я с ужасом читал в газетах, что ты в сообществе с неким Коломаном Валлишем — который нашел заслуженный конец на виселице — организовывал вооруженный мятеж в Штирии.

Если бы его отец знал об этом, думал я сокрушаясь! Мое подозрение, что твои умственные способности пострадали, превратилось в уверенность. Это обстоятельство, а также моя приверженность тебе, закаленная в огне кровопролитных боев на Изонцо, побудила меня — после твоего ареста — ходатайствовать за тебя. Вот так и удалось вызволить тебя из опасной зоны действия закона о чрезвычайном положении. К сожалению, все попытки избавить тебя, принимая во внимание твои прошлые заслуги как офицера, от заключения в крепость потерпели неудачу. Во всяком случае, от самого худшего ты был спасен.

Впрочем, ныне под впечатлением грандиозных всемирно-исторических преобразований, происходящих в нашем отечестве, я смотрю на твое участие в февральском мятеже несколько иными глазами.

Как стало теперь ясно, политика Дольфуса и Шушнига была в том смысле вредоносной, что они оставались глухи к настоятельному требованию времени и не пожелали принять во внимание призыв восъмидесятимиллионного народа к единству всех германских племен, ты же, полагаю я, возмущался подобной антинародной политикой не только оттого, что тебя к тому подстрекали; в твоем возмущении, хоть и неосознанно, таилось то «здравое народное мироощущение », каковое ныне определило всемирную историю.

Несколько дней назад я нежданно-негаданно встретил гауптмана Лаймгрубера, и мы случайно заговорили о тебе.

Знакомство с Л. ты не станешь отрицать: в Брэиле он был твоим командиром. Лаймгрубер — тоже некогда член « Шларафии » — порядочный повеса, любивший рискованные забавы и проделки, многое порассказал о тебе, и мы от души смеялись. Он разоткровенничался и рассказал, как ты в салоне графини Попеску, не найдя известного местечка, наср… в кадку с пальмой, стоявшей позади рояля. А я рассказал о твоем приключении на подвесной дороге близ Новаледо. Мы пили шампанское у Загера и до слез смеялись над твоими проделками, милый мой Требла. Какая же, право, обида, заметил под конец гауптман, который вот-вот получит очередное повышение, что такой лихой парень, — бог с ними, с грехами юности , — обречен околачиваться где-то за границей вкупе с семитоэмигрантским сбродом, вместо того чтобы принимать активное участие в горделивом возрождении отечества.

Гауптман Лаймгрубер принадлежит ныне к числу властителей в отеле « Метрополь », иначе говоря, он занимает ответственный пост в государственной тайной полиции Вены. (Я уполномочен сообщить тебе об этом.)

Кстати, не доверяй слепо бабьим сплетням, распространенным в объевреившейся загранице о гестапо. Я сам некогда попался на подобную болтовню, ныне мне остается только посмеяться над собственным легковерием. Ибо учреждение это не причиняет вреда никому, у кого чиста совесть перед народом и фюрером, и с похвальной бескорыстностью служит единственной цели: отвратить «удар ножом в спину » [4] «Ударом ножом в спину» называли немецкие генералы революционное движение в Германии, утверждая, будто именно из-за революции Германия проиграла первую мировую войну; этот тезис был впоследствии использован нацистской пропагандой. , вызвавший катастрофу в году 1918!