Ульрих Бехер - Охота на сурков

Ее широко открытые, застывшие, словно в предвидении леденящих душу ужасов, глаза загадочно мерцали, отражая свет слабой лампочки в кованом фонаре, свисавшем с низкого потолка.

Порыв ветра далеким раскатом громыхнул в вытяжной трубе огромной печи, в которой потрескивал огонь.

— Да тут только душегубам место!

Мне вспомнились кубки Мена Клавадечера; они тускло поблескивали за стеклом горки, на которой стояло чучело сурка.

— Душегубам, да, — поспешил согласиться я. — Возможно, ты попала в самую точку.

— Не издевайся надо мной, мне и впрямь жутко! — едва ли не клялась Полари. — И зачем это, чтоб поужинать, Требле понадобилось притащить нас именно сюда, к вратам ада, к самому сатане…

— А разве плохой был ужин?

Тен Бройка свесил длинный нос в тарелку, хотя ее уже собирался убрать Бонжур, заменив трактирщика.

— Местная здоровая пища, — пробурчал он.

— А вельтлинское?

— Чересчур крепкое. Я предпочитаю свою обычную марку «грумелло».

Заслонка в стене взлетела вверх. Терезина Клавадечер, дочь бергамского пастуха, яблоко раздора двух братьев, один из которых — жертва несчастного случая на охоте — лежал с дырой во лбу на сельском кладбище, — выставила из окошечка пять толстых чашек, до краев полных теплым, залитым марсалой zabaione [102] Гоголь-моголь (итал.). . Бонжур, ужинавший на кухне, поставил четыре чашки на стол, а пятую неловко держал в руке.

— Одна порция лишняя, — заметила Пола. — C’est à vous, Jean? [103] Это для вас Жан? (франц.)

— Bien sûr, madame [104] Наверно, мадам (франц.). , — пробормотал Бонжур и повернулся, собираясь вернуть чашку на кухню.

Но я, дружески сказав: «Mais prenez place» [105] Так садитесь же (франц.). , заставил его сесть за соседний стол. Тот оказался очень близко от нашего. Вот почему слуга-шофер глотал свой гоголь-моголь рядом с Полой Полари. Бросив на меня свирепый взгляд, она выжидательно уставилась на супруга. Но Йооп с чопорной обстоятельностью набивал свою трубку. Порыв ветра вновь громыхнул в трубе приглушенными раскатами.

— Господи, господи, — прошептала Пола, забыв о Бонжуре.

А грязнуха Терезина, что руки в боки стояла у окошка, была для нее пустым местом.

— Buono… il zabaion’? [106] Нравится… гоголь-моголь? (итал.).

— Molto gustoso, — похвалил я хозяйку. — Come va il bambino? [107] Очень вкусный. А как здоровье малыша? (итал.)

— Grazie, signore. Bene, bene [108] Спасибо, синьор, хорошо (итал.). . — Улыбка обнажила щербатые зубы.

А как поживает ее marito [109] Муж (итал.). , поинтересовался я, между прочим.

— Bene, bene. Он только-только уехал на camion [110] Грузовик (итал.). . Повез лес в Самедан.

Покосившись на Сирио, я задал третий, как бы случайный вопрос. Юный пес, с тех пор как мы вошли в зал, не переставал, волнуясь, обнюхивать пол и скамьи, он не обращал внимания на приказы Йоопа, не полакомился обрезками ветчины, которыми я его завлекал. А что, спросил я у Клавадечерши, заглядывал ли в «Чезетта-Гришуну» il dottore de Colana.

— Questa sera. — Он был здесь со всем своим circo di cani и уехал всего за una piccola mezz’ora [111] Сегодня вечером… с собачьим цирком… полчаса (итал.). до нашего прихода.

Так, видимо, он опять bastante bevuto, довольно много выпил, а?

— Si, si, bastante[ 112] 112 Да-да, довольно много (итал.). .

С каким-то странным чувственно-мелодичным хихиканьем Терезина отошла в глубь кухни.

Бонжур встал, убрал чашки и направился к двери, причем — вне всякого сомнения — подмигнул мне.

— Кажется, завтра нам его нужно звать к чаю, — объявила Полари.

Теп Бройка пососав свою трубку:

— Кого? Бонжура?

— Ну, уж такой поборницы социализма Требле из меня сделать не удастся, хоть он и посадил мне кавалером к столу собственного моего шофера. Нет, господина де Колану.

Ну и снобка, подумал я.

Мы встретились, как было договорено, с итальянскими путешественниками в Сольо. Дворец патрицианской семьи Кола-па, обветшалое здание эпохи Ренессанса, очевидно, нежилое, произвел на Полу еще более сильное впечатление, чем развалины родового поместья. Результат: адвокат в ее глазах автоматически обрел право на приглашение к чаю. Дворец семейства Салис переоборудовали в гостиницу с рестораном, и Йооп намеревался там ужинать. На возражение Полы, что Ксане «в ее запятнанном состоянии никак нельзя появляться в шикарном ресторане», я предложил взамен — «Чезетту» в Сильсе.

Ветер еще раз мрачно громыхнул в печной трубе, и Пола заторопила Йоопа:

— Расплачивайся, и уберемся поскорей из этого проклятого кабака.

Мне же вдруг вспомнился тот обманчиво тихий шорох, который в прошлый раз не только меня, а всю собачью свору насторожил, то шуршанье где-то наверху, возможно на печке. Но сегодня, сейчас, не де Колана сидел, прислонясь к ней, а Ксана. Де Коланы с нами нет. Час назад он в обществе псов устроил очередную попойку и затем отбыл в своем «фиате». И Ксаны с нами тоже пет, словно бы пет. На обратном пути она как-то заметно обособилась, отключилась от окружающей действительности, в последнее время я уже не раз замечал у нее подобное состояние. «Чезетта-Гришуна», трактир, давший основание Полари, словно юной девице, разыграть перепуг, оставил ее равнодушной, более того, сидя там, она казалась сонной. На «здоровую пищу» налегла с необычным для нее аппетитом, но, словно погруженная в полузабытье, и не глотнула ни капли вельтлинского, не выкурила обычной сигареты «на десерт».

— Ооох… поо-ехали, ребятки, — сказала она, растягивая слова, точно ужасно устала. — Спаать хоочется…

Бонжур оставил «австродаймлер» на лужайке перед домом. Сейчас он включил фары, их яркие лучи прорезали даль, выхватив клин из чернеющего кедрового бора, и подъехал к дому.

— Что-то прохладно, — заспанно протянула Ксана. — Хо-ооолодно… спаать хочется. — И позволила мне застегнуть ей воротник плаща.

Терезина не проводила нас; из глубины пустынного, скудно освещенного коридора доносился визгливый плач младенца. Откуда-то сквозь ветер до нас долетел мелодичный возглас незримой хозяйки.

— Buona notsch! [113] Спокойной ночи (испорч. итал.).

Когда Бонжур выводил наш роскошный экипаж с лужайки, нам навстречу в гору из нижележащей деревни Сильс-Марии поднимался грузовик, судя по звуку — порожняком. Сильные прожектора «австродаймлера» — пока Бонжур еще не выключил фары — на секунду осветили его. За ветровым стеклом кабины вспыхнули, точно две горящие рядом в темноте сигары, два красных глаза. Глаза сидевшего рядом с водителем сенбернара, понял я, когда мы проехали мимо.

Наш клаксон под рукой Бонжура издал громогласный короткий аккорд. Водитель, заскрипев тормозами, прижал грузовик к обочине; я не разглядел его в полутьме, мы быстро проскочили мимо. Но уверен, что это был Клавадечер.