Генри Хаггард - Элисса

— Ворота, даже самые прочные, можно взломать, — ответила жрица, — так что не жди, госпожа, пока тебя выволокут оттуда, будто беглую рабыню.

— Вот как? — усмехнулась Элисса. — Но я не допущу этого бесчестья и взломаю другие ворота — ворота собственной жизни. Смотри, предательница, вот яд, а вот бронзовый кинжал; клянусь тебе, что, если кто-нибудь только попытается притронуться ко мне, я покончу с собой у него на глазах. Отнесите тогда мои останки Итобалу, уж он вас вознаградит с такой щедростью, какая вам и не снилась!.. А теперь, Меса, уходи прочь, передай моему отцу и всем другим заговорщикам, что им не удастся ублажить Итобала, принеся ему в жертву мою красоту; пусть лучше они вспомнят о своем мужском достоинстве и сразятся с ним в честном бою.

Она повернулась и скрылась в темной глубине пещеры.

Велико было замешательство советников Зимбое и жрецов, участников заговора, когда час спустя явилась Меса — не для того, чтобы передать им Элиссу, а повторить ее послание и угрозы. Напрасно взывали они к Сакону, который лишь качал головой и повторял:

— У меня нет ни малейших сомнений, что моя дочь выполнит свою клятву, если вы ее к этому принудите. Вы мне не верите? Пойдите и попытайтесь ее уговорить. Я заранее знаю, каков будет ее ответ, и я считаю, что это возмездие нам всем за то, что мы выбрали ее Баалтис вопреки ее воле, затем угрожали ей смертью из-за принца Азиэля, а теперь еще хотим совершить святотатство, низложив ее со священного трона, разорвав узы ее брака и передав ее Итобалу.

Старейшины города отправились к священной пещере и через решетчатые ворота попытались уговорить Элиссу. Но они ничего от нее не добились: она говорила с ними, одной рукой прижимая к груди фиал с ядом, а другой — стискивая обнаженный кинжал, и повторила то же самое, что уже сказала Месе, — им лучше оставить свои тайные козни и сразиться с Итобалом лицом к лицу, как подобает мужчинам, тем более, что даже в случае успеха их заговора, она быстро опостылела бы Итобалу, и война все равно стала бы неизбежной.

— Сотни лет, — добавила она, — собиралась эта гроза: теперь она неминуемо разразится. Лишь после этого станет известно, кто истинный хозяин этой страны — древний город Зимбое или Итобал, повелитель племен.

Так они и ушли ни с чем, а на следующий день, рано утром, со спокойными лицами, но тяжелыми сердцами, приняли послов царя Итобала и рассказали им обо всем происшедшем. Выслушав их, послы захохотали.

— Мы очень рады, — открыто признались они, — мы-то не влюблены в дочь Сакона и хотим не мира, а войны; ибо наконец для нас настало время раздавить своей пятой незваных белых пришельцев, которые захватили нашу страну и грабят ее богатства. И дело это, сдается нам, не трудное; какое сопротивление могут оказать алчные торговцы, если они Не могут даже справиться с одной-единственной девицей?!

Доведенные до крайнего отчаяния, старейшины предложили Итобалу других девушек, сколько он пожелает, и богатый денежный выкуп. Но послы даже не стали их слушать, сказав, что ценят хороший удар копьем куда дороже золота, которое им и даром не нужно, а их царь, Итобал, добивается только одной женщины, и никакой другой.

Угнетаемые тяжелыми предчувствиями, горожане стали готовиться к осаде, ибо хорошо представляли себе, как неистова будет ярость Итобала, когда он обо всем узнает. А он и в самом деле не пожелал слушать никаких их посулов, требуя лишь одного — чтобы Элисса была выдана ему целой и невредимой, а это было не в их власти. Начались заседания военного совета, куда пригласили и принца Азиэля, едва он почувствовал себя лучше, — ибо у него была слава опытного военачальника; поэтому, хотя он и являлся причиной многих несчастий, обрушившихся на город, горожане воззвали к нему о помощи. К тому же, в случае, если война затянется, они надеялись заручиться через него поддержкой Израиля, а, возможно, и Египта.

Азиэль предложил предпринять ночную вылазку против Итобала, все свои расчеты он строил на нападении, а не на обороне, но члены военного совета не желали даже и слышать об этом, они полагались только на прочность городских стен. Их поддержал и Метем; когда принц попробовал настаивать, он ответил:

— Ваша тактика могла бы принести успех, принц, будь за вашей спиной бесстрашные львы Иудеи или дикие бедуины-арабы. Но здесь вы можете рассчитывать только на таких, как я, — мы, финикийцы, мирные купцы, а не воины. Как и крысы, сражаемся мы, только когда у нас не остается иного выбора, и никогда не наносим первого удара. Конечно, в городе есть и опытные солдаты, но они чужестранные наемники; все остальные — мулаты, вольноотпущенники, они подчиняются Итобалу в той же мере, что и Сакону, положиться на них невозможно. Нет, нет, мы останемся за крепостными стенами, они-то, по крайней мере, возведены еще в те времена, когда люди строили добротно, и не предадут нас.

В Зимбое было три линии укреплений: одиночная стена, возведенная вокруг хижин рабов на равнине; двойная, со рвом посредине, стена, окружающая собственно город, и большая крепость-храм на скале. Эти укрепления, с многочисленными сторожевыми башнями, можно было, как полагали, взять только измором, с помощью меча голода.

И вот гроза разразилась: на пятое утро после того, как Элисса укрылась в погребальной пещере, Итобал атаковал город. С дикими боевыми кличами десятки тысяч его свирепых воинов, вооруженных большими копьями и щитами из буйволиной кожи и с высокими пучками перьев на головах, начали штурм первого ряда укреплений. Дважды их отбивали, но стена сильно обветшала и была слишком большой протяженности для успешной защиты, и на третий раз воинам Итобала, многочисленным, как полчища муравьев, удалось пролезть через нее, оттеснив защитников к внутренним воротам. В этом сражении убито было не так много осажденных, но большинство рабов сложили оружие и переметнулись на сторону Итобала, который пощадил их вместе с женами и детьми.

Всю последующую ночь военачальники Зимбое готовились к отражению приступа. По всей длине внутренней стены были расставлены войска, а двойные южные ворота, охраной которых руководил принц Азиэль, были укреплены каменными глыбами.

Незадолго до зари, едва посветлело восточное небо, Азиэль, находившийся на своем посту, над воротами, услышал грозную боевую песню, разом вырывающуюся из пятидесяти тысяч глоток, и размеренный топот множества ног. Когда рассвело, он увидел три армии: они направлялись к трем избранным для приступа пунктам; самой большой из них командовал царь Итобал; эта армия двигалась к воротам, порученным ему для охраны.

Зрелище было изумительное и ужасающее: на них надвигалась целая орда воинов, украшенных перьями, их суровые от природы лица пылали лютой ненавистью и жаждой убийства, ярко сверкали в лучах солнца копья с широкими наконечниками. Никогда еще Азиэлю не доводилось видеть ничего подобного, и у него не могло не возникнуть естественное опасение за исход войны, ибо дикари были отважны, точно львы, и поклялись головой своего повелители, что снесут крепостные стены, пусть даже голыми руками, — или падут все до единого.